С милым и в хрущевке рай - Дарья Калинина Страница 4

– В том-то и дело, что нет. Я видела Сережу. Своего… пасынка.

Сережей звали сына Александра Геннадьевича от прежнего брака. Сережа был не самый приятный человек. К тому же к тете он изначально отнесся с большим предубеждением, на первых порах водворения ее в семье устраивал тете бесконечные сцены, оскорблял ее, обвинял в разрушении семьи своих собственных родителей. Был он уже в возрасте, имел собственного сына и даже внуков, которых его сынок настругал, когда ему было то ли семнадцать, то ли восемнадцать лет. Причем детей он сделал девушке много его старше, жениться на которой не пожелал.

Но, будучи уже сам дедом, Сережа отнесся к разводу родителей так болезненно, словно был еще маленьким ребенком. Он кричал, ругался, топал ногами и даже временами принимался плакать и требовал, чтобы родители помирились. А когда этого не произошло, то Сережа во всем обвинил отца. Александр Геннадьевич получался у него глупцом, мама – невинной жертвой, а новая супруга при таком раскладе становилась каким-то чудовищем и спрутом, захомутавшим его отца обманом и ложью. Объяснить, что это не совсем так, не получалось. Сережа не желал слушать объяснений. Он вообще ничего не желал слушать. Он для себя уже все решил, и другого мнения по этому вопросу быть не могло.

После десяти лет супружества тети и Александра Геннадьевича ситуация несколько сгладилась. Семьи старшего и младшего поколений даже иногда общались. Но, сидя за общим столом, Сережа нет-нет да и вставлял словечко, которое давало всем понять, что он-то ничего отцу и его новой супруге не забыл и ничего им двоим он не простил.

Одним словом, отношения тети с пасынком нельзя было назвать теплыми и дружественными. Ситуация еще больше усугубилась, когда выяснилось, что Александр Геннадьевич оставил завещание, в котором все свое движимое и недвижимое имущество завещал своей любимой жене Александре Евгеньевне, собственно говоря, тете.

Вот тут-то и начался форменный бедлам!

Сережа кричал так, что подвески на хрустальной люстре тряслись и лопались. Он кричал, что это жуткая несправедливость, чуть ли не грабеж! Он обвинил тетю в таких преступлениях, из которых убийство всех ее супругов было самым меньшим злом. Не удовольствовавшись этим, Сережа проклял тетю всеми известными ему проклятиями и даже специально для нее придумал несколько новеньких.

Стеша все эти выступления тетиного пасынка прекрасно помнила. И теперь не удержалась от упрека:

– И после всего этого вы с ним еще общались!

– Как же нам было не общаться? Ведь по делам наследственным мы волей или неволей, но встречались.

Дело в том, что Сережа не ограничился одними устными угрозами в адрес тети. Он и впрямь обратился в суд, требуя, чтобы ему выделили его долю. И напрасно все юристы в голос объясняли ему, что сделать это вряд ли получится, завещание есть завещание, там все четко указано, но Сережа не терял уверенности, что добьется успеха.

– Мне нужны не деньги и не квартира, я хочу справедливости! Не позволю этой особе жить в квартире, в которой должны были жить мама с папой.

– Ваш папа умер.

– Не важно. Там должны жить его прямые потомки!

То есть Сережа, его сын и внуки. И с этой позиции Сережа не сходил.

Припомнив все эти обстоятельства взаимоотношений тети и ее пасынка, Стеша предположила:

– Наверное, Сережа вас так достал, что ваше подсознание «пожелало» увидеть его мертвым.

Тетя кивнула.

– Я тоже сначала так подумала, когда увидела его лежащим на полу в кухне. Решила, что допек он меня, вот и чудится мне, что я его прикончила. Но потом я подошла к нему и поняла, что он тут и впрямь лежит. Я его потыкала, и он был мягкий.

– Вы… Что вы сделали?

– Я его потрогала.

Стеша изумилась отваге собственной тети. Вот это она молодец! Не побоялась. Стеша бы ни за что не решилась на такое.

– И он был в крови. Я испачкала руки и пошла их вымыть. В ванне мне неожиданно стало нехорошо, я вроде как потеряла сознание.

Ну еще бы!

– Когда я очнулась, то обнаружила, что лежу в своей кровати. Как я туда добралась, я не помню. Но о Сереже я помнила. Я пошла на кухню, чтобы попытаться оказать ему помощь или выяснить, что же с ним произошло, но его там уже не было.

– Как – не было?

– Так. Только кровь…

– Лужа?

– Понимаешь, от лужи к этому времени осталось всего несколько небольших пятен. Но и они уже всасывались обратно в пол.

– Что?

– Всасывались в пол, – повторила тетя.

Стеша взглянула на пол.

– Вот в этот самый пол?

– Да.

Пол на кухне у тети был застелен практичным линолеумом, а этот материал никак нельзя назвать гигроскопичным. Всасывать в себя жидкости он не умеет. Что на него пролилось, так там и останется навечно или, во всяком случае, до тех пор, пока жидкость не высохнет. Но если бы на линолеуме высохла лужа крови, то остался бы след. Обязательно. А тут ничего не было. Ничегошеньки.

– Где это было точно?

– Вон там.

И тетя указала на участок пола перед холодильником. Опустившись на колени, Стеша внимательно осмотрела линолеум. Теперь она окончательно убедилась, что он не идеально чист. Линолеум был покрыт какой-то белесой пылью, вроде крахмала или муки. Пыли было совсем немного. Стеша провела по ней пальцем и принюхалась. Пахло какой-то химией. Похоже, тетя в последний раз плохо смыла мыльный раствор, вода высохла, а моющее средство осталось на полу.

– Ну как?

– Ничего. Только какой-то белый порошок.

И Стеша показала тете испачканный палец. Тетя взглянула на палец племянницы равнодушно. Белый порошок, ошибочно принятый ею за обычную пыль, не вызвал у тети каких-то ассоциаций, кроме той, что пол у нее на кухне не очень чистый, это для хорошей хозяйки неудобно, а потому нужно поскорей удалить свидетельницу своего позора из этого помещения.

– Ну и ладно, – произнесла она преувеличенно бодрым тоном. – Значит, мне это все просто показалось.

И выпроваживая Стешу из кухни, она сказала:

– Прости, что я ударилась в панику и выдернула тебя из дома. Пойдем попьем чайку, и я провожу тебя домой.

Чай тетя заварила знатный, душистый и ароматный. Стеша порезала тонкими дольками лимон, достала несколько веточек мяты, настрогала корень имбиря. Что тетя, что племянница – обе были любительницами чаепитий, вот и сейчас каждая выдула по три чашки. Единственная разница, что тетя пила обжигающе горячий напиток, почти кипяток, а Стеша предпочитала сперва свой чай немного остудить.

Во время чаепития разговор шел на нейтральные темы. Стеша несколько раз порывалась снова заговорить с тетей о случившемся, но каждый раз натыкалась на нежелание тети возвращаться к этой теме. Но уже прощаясь у дверей, Стеша призналась: