Тайна тринадцати апостолов - Наталья Александрова Страница 4

И здесь его ждало неожиданное открытие.

Несмотря на первое впечатление, Старыгин не сомневался, что кровь на жезле адмирала написана гораздо позднее остальной картины. Собственно говоря, она должна была появиться только сегодня, потому что до этого дня картину видели тысячи людей и на жезле не было никаких признаков крови. Однако, разглядывая жезл через увеличительное стекло, Дмитрий Алексеевич не заметил никаких отличий от других участков картины.

Тот же самый мазок, такая же проработка контура, такая же скромная лессировка…

Складывалось впечатление, что этот участок картины написан тем же художником и в то же время, что и все остальные.

Но этого не может быть! Это невозможно! Еще накануне на жезле не было крови!

Дмитрий Алексеевич отложил лупу и строго уставился на картину, которая не хотела раскрывать ему свою тайну. Как заставить ее заговорить?

Как всякий профессионал, Старыгин в работе придерживался строгих, раз и навсегда установленных правил. Какую бы загадку ни загадывала ему картина — он и сегодня не собирался отступать от этих правил.

Пункт первый — внимательно осмотреть изнанку холста, чтобы определить его возраст и наличие повреждений.

Пункт второй — еще внимательнее разглядеть лицевую сторону, красочный слой.

Пункт третий — повторить исследование в ультрафиолетовом освещении, чтобы увидеть то, что картина скрывает от простого зрителя, то, что не видно при обычном свете.

Первые два пункта были выполнены — значит, нужно переходить к третьему.

Старыгин подкатил к портрету стойку с ультрафиолетовыми светильниками, погасил в мастерской верхний свет и включил специальные лампы.

Картина засветилась в темноте таинственным, загадочным, бледно-сиреневым сиянием. И в этом свете на ней там и тут проступили неровные, едва заметные пятна — следы случайных загрязнений, которые неизбежно появляются на любой картине за долгие годы и даже века ее существования, несмотря на самое бережное обращение.

Старыгин не обращал внимания на эти пятна — он искал что-то другое.

И нашел.

Примерно в середине картины, а точнее — именно в том месте, где находился окровавленный жезл адмирала, Дмитрий Алексеевич увидел, что сиреневое свечение складывается в буквы и цифры. Он схватил специальный фотоаппарат с повышенной светочувствительностью и сфотографировал эту надпись. Но потом, чтобы не терять время, просто записал ее при скудном бледно-сиреневом свете.

Затем он включил верхнее освещение и перечитал свою запись.

Она представляла собой две строчки. Верхняя — два слова, написанные латинским алфавитом: Secretum Secretorum.

Старыгин хорошо владел латынью, этого требовала его специальность, но не нужно было больших познаний, чтобы перевести эти два слова: «Тайная тайных» или «Тайна тайн».

Вторая строчка состояла из двух букв и нескольких цифр: Mf 26–17.

Чтобы понять смысл этой надписи, тоже не потребовалось больших познаний. Старыгин понял, что это ссылка на Евангелие от Матфея, стих 26–17.

Тут же он бросился к книжному шкафу, где среди прочих жизненно важных книг стоял небольшой старинный томик Нового Завета. Перелистав книгу, Старыгин выяснил, что нужный ему фрагмент Евангелия от Матфея описывает Тайную вечерю, последнюю и важнейшую трапезу Христа с двенадцатью апостолами.

— Так… — проговорил Старыгин, переводя взгляд с книги на картину. — Спрашивается, при чем здесь Тайная вечеря?

Он снова поймал себя на том, что разговаривает сам с собой.

Нет, это нехорошо… ладно бы еще с котом, но с самим собой — это уже последнее дело!

Однако не нужно отвлекаться на психологию. Вопрос, который он задал самому себе, остается актуальным, задан он вслух или мысленно, — при чем здесь Тайная вечеря?

Старыгин был хорошо знаком с творчеством итальянских художников эпохи Возрождения, работы Тинторетто он тоже знал. Может быть, чуть хуже, чем его соотечественника и учителя Тициана, но все же вполне прилично. И он знал, что Тинторетто много раз обращался к теме Тайной вечери. Но каким образом этот библейский сюжет связан с портретом венецианского адмирала?

И самое главное — какое отношение к этому сюжету имеет кровь, неожиданно проступившая на адмиральском жезле?

Дмитрий Алексеевич вспомнил, что Лютостанский поставил перед ним совершенно конкретную задачу: привести картину в прежний вид, чтобы ее можно было отправить в Венецию. Он вовсе не обязан производить исследование картины, не обязан выяснять, что значит надпись, видимая только в ультрафиолетовом свете.

Правда, Лютостанский ничего не знал об этой загадочной надписи, но Старыгин не сомневался — даже если бы Александр Николаевич увидел эту надпись своими глазами, он остался бы при своем мнении: картину нужно отреставрировать, вернуть ей прежний облик, а все остальное — неважно.

Но сам Старыгин относился к этому иначе.

Перед ним была тайна, связанная с одним из величайших художников позднего Возрождения, — и он не мог пройти мимо этой тайны, не попытавшись ее раскрыть.

А в том, что за этой надписью скрыта какая-то тайна, Старыгин нисколько не сомневался: недаром на холсте написано Secretum secretorum!

Между тем в угловом помещении, где произошел из ряда вон выходящий случай, то есть в запертом зале обнаружили труп, события шли своим чередом. Елизавета Петровна в обмороке провалялась недолго, все же она была тезкой знаменитой императрицы, дочери Петра Первого, а у той, говорят, сила духа и закалка были что надо.

Итак, Елизавета Петровна очнулась быстро и осознала себя лежащей на полу перед портретом адмирала Морозини. Адмирал крепко сжимал свой жезл, с которого капала кровь, а посреди зала валялся посторонний мертвый мужчина.

Сказать по правде, Елизавета Петровна больше расстроилась из-за адмирала. Как-никак ей доверена была ценная картина, и теперь она не пропала (слава тебе, Господи!), но испорчена, так что с нее, Елизаветы Петровны, спросят по всей строгости.

А того типа, что лежит на полу, она первый раз видит. И, судя по всему, последний, учитывая его плачевное состояние.

Взглянув еще раз в глаза венецианскому адмиралу, Елизавета Петровна не нашла там понимания, а только прежнюю суровую непреклонность.

Кардинал, как всегда, искал ответы на все вопросы на небесах, монах хитро улыбался — дескать, я-то, может, и знаю, но не скажу.

Елизавета Петровна поняла, что искусство в данном случае ей не поможет и следует обратиться к людям. На этот счет имелась инструкция, которой нужно тщательно следовать.

Елизавета Петровна вздохнула и оглядела зал.

Пол был в кровавых пятнах. И стены кое-где тоже. Она посмотрела на свои руки и все поняла. Очевидно, когда плюхнулась на пол там, возле трупа, то без очков вляпалась в кровавую лужу. А потом наследила по всему залу.