Поэт - Майкл Коннелли Страница 40

— Да, конечно.

— Тогда в первую очередь мы должны рассмотреть случаи гибели полицейских из убойных отделов. По моей версии, преступник охотится именно за такими копами. Возможно, это идея о жертве, которая превращается в охотника. Впрочем, пусть я плохо разбираюсь в психологии, но начать следует именно с этого. С полицейских, расследовавших убийства. Раз мы имеем тенденцию, то пойдем именно за ней. И еще: нужны посмертные записки. Там...

— Их нет в памяти компьютера, — замялась Фредрик. — Если и есть какая-то часть информации, то в бумажных делах, в виде твердых копий. Записки сами по себе не являются частью расследования за исключением ситуаций, когда позволяют определить тип патологии жертвы.

— А вы храните бумажные дела?

— Конечно, все без исключения. В архиве.

— Тогда мы доберемся и до архива, — возбужденно заметил Уоррен.

За репликой последовало молчание. Взгляды присутствующих сосредоточились на Форде.

— Один вопрос, — наконец произнес директор. — Знает ли ФБР?

— На данный моменту меня нет достоверных данных, — ответил я. — Могу сказать, что полиция в Денвере и Чикаго пойдет по моему пути, и они, считая его верным, должны будут выйти на контакт с бюро самостоятельно.

Форд кивнул и заметил:

— Мистер Макэвой, я прошу оставить нас втроем. Надеюсь, вас не затруднит подождать решения в приемной.

— Нет проблем.

Встав со своего места, я направился к двери, но вдруг остановился и нерешительно посмотрел на Форда:

— Я надеюсь... думаю... кажется, мы можем сделать это. В любом случае спасибо.

* * *

Все стало ясно, едва я увидел лицо Уоррена. Когда он вышел в коридор с совершенно потухшим взглядом, я сидел в холле на диване, покрытом шершавой искусственной кожей. Заметив меня, он отрицательно покачал головой.

— Давай вернемся в мой офис, — устало сказал он.

Я молча последовал за ним и, войдя, уселся на все тот же стул. Кажется, он переживал не меньше, чем я.

— Почему?

— А потому что он засранец, — ответил Уоррен. — Потому что все бумаги подписывает министерство юстиции, а ФБР — это и есть министерство юстиции. И это их исследование, раз уж платят именно они. Форд не допустит тебя до компьютера без их разрешения. И он не сделает ничего, что могло бы поставить под удар их выгодное предприятие. Ты сказал то, чего говорить не следовало. Ты должен был заявить о поддержке ФБР и спокойно получил бы допуск.

— Они бы мне не поверили.

— Штука в том, что при такой ситуации согласия Форда не требовалось. Даже если его обвинили бы в помощи репортеру, он мог бы просто свалить все на тебя.

— Что теперь делать? Нельзя же останавливаться...

На самом деле я обращался не к Уоррену, а скорее спрашивал самого себя.

— Есть ли у тебя связи в бюро? Гарантирую, сейчас Форд звонит именно туда. Вероятно, Бобу Бэкусу.

— Кто это?

— Один из тех, кто решает вопросы. Проект по самоубийствам среди сотрудников полиции ведет его группа.

— По-моему, я уже слышал это имя.

— Скорее всего ты слышал о его отце, Бобе Бэкусе-старшем. Его считали кем-то вроде супермена и дали в помощь группу для работы по проектам изучения поведения преступников и для прогнозирования особо тяжких преступлений. Думаю, Бэкус-младший старается показать, что ему впору ботинки папаши. Дело в том, что после разговора с Фордом Бэкус точно перекроет тебе любой доступ. Единственная возможность — идти непосредственно к нему.

Все, тупик. Загнан в угол окончательно. Встав со стула, я начал мерить шагами небольшую комнату Уоррена.

— Господи, поверить не могу. Это же моя статья... и меня вышибает из дела какой-то тупой бородатый мужик, возомнивший себя Эдгаром Гувером.

— Ну уж нет... Натан Форд никогда не носил бабских тряпок.

— Да? Это, по-твоему, что, смешно?

— Извини.

Я снова сел на стул. Уоррен не пытался меня выставить, хотя дело явно не имело продолжения. В конце концов показалось, что он ждет вполне определенного вопроса. Но я не знал, как его сформулировать. Я никогда не жил в Вашингтоне и не имел понятия о местных нравах. И поэтому решил действовать так же, как поступал в Денвере. То есть тупо.

— А сам-то ты можешь пошуровать в компьютере?

Я кивнул на терминал, стоявший слева от Уоррена. Прежде чем ответить, секунду он изучал меня взглядом.

— Может, тебе и девку в офис привести? Я не девка и не агент по кличке Глубокая Глотка, чтобы устроить новый Уотергейт... Короче, здесь не обломится ничего, кроме состава твоего преступления. Все. Что, собираешься идти впереди ФБР?

— Ты же репортер.

— Бывший репортер. Теперь я работаю на них и не собираюсь рисковать моей...

— Ты знаешь, что эту историю нужно рассказать обществу. Если Форд висит на телефоне ФБР, они будут здесь завтра и подгребут под себя материалы. А тебе известно, каких трудов стоит получить от них факты. И ты бывал в таком положении. Все закончится в этих стенах или окажется напечатанным в виде выхолощенной статейки с чистым вымыслом взамен фактов. Так произойдет, если ты не дашь мне доступа в компьютер.

— Сказал уже — нет.

— Послушай, в чем-то ты прав. Это та самая история, что мне нужна. Большая сенсация. Может, это и не Уотергейт и ты не Глубокая Глотка. Но лично я достоин такой сенсации. И ты сам знаешь, я способен это сделать. ФБР не пришло бы сюда, если бы не я. И теперь они выводят меня из игры... Задумайся. Представь, что оказался на моем месте. Представь, что это произошло с твоим, а не моим братом.

— Все понимаю и уже ответил. Нет.

Я встал со своего места.

— Ладно, но если ты передумаешь...

— Не передумаю.

— Знаешь, когда отсюда выйду, то поселюсь в «Хилтоне». В том самом, возле которого подстрелили Рейгана.

И я вышел из комнаты, оставив Уоррена в одиночестве. Он не произнес ни слова.

Чтобы как-то скоротать время в номере «Хилтона», я пополнял файл со статьей скудной информацией, полученной в фонде. Затем позвонил Грегу Гленну и рассказал обо всем, что удалось выяснить в Чикаго и Вашингтоне. Услышав, как пошли дела, он громко присвистнул, а я мысленно нарисовал себе такую картину: Грег откинулся на спинку кресла, рассуждая о вариантах.

Статья уже готова, и неплохая статья. Только радоваться здесь нечему. Мне хотелось и дальше оставаться на переднем крае. И я не мог полагаться на агентов бюро и других следователей в том, что касалось личных представлений о следствии. Я должен пройти это сам.

Написав о расследованиях убийств множество статей, я играл роль внешнего наблюдателя. Теперь я, репортер, сам внутри этой истории и хотел бы всегда находиться именно там. Словно серфингист, оказавшийся на гребне падающей волны. Чувство восторга напомнило рассказы Шона о том, как он занимается своим очередным расследованием. Охотой, как называл это Шон.