Марш Турецкого, или 50 шагов следователя по особо важным делам Генеральной прокуратуры РФ - Фридрих Незнанский Страница 40

Все. Убедил себя. Глянул в зеркальце: на корме чисто. Как сегодня сказал Никита, "упреждать врага и всячески его опровергать"? Нет, "искать опровергнуть!" Ну а мы чем занимаемся? подумал самодовольно. Тем самым и занимаемся. Эх, раззудись плечо!

Улицы возле Славкиного дома оказались основательно перерыты. Разбуженный Грязнов не сразу сообразил, что уже приехали. Только, помотав головой, задал ну совершенно идиотский вопрос:

- А тебе чего, так и не удалось вздремнуть?

Именно предельно искренний тон вопроса напрочь убил Турецкого. Он смеялся так, что Грязнов пришел в себя и сам сумел оценить всю глубину собственной мысли.

- Да где б ты был сейчас, родной ты мой! надрывался Саша.

- Ага, согласился Славка. Точно. Кажется, я совсем уже того. Давай объезжай эту кучу и за ней сразу налево, а потом направо и через двор в соседний, в наш. Тут, когда встречаются две машины, хана. Как те бараны на мосту. Гляди-ка, приехали!

Вероятно, он только теперь узнал свой дом и проснулся окончательно. С таким умением спать, заметил Саша, сообщая Грязнову весьма расхожую шутку, хорошо пожарным работать.

Вот так, вместе с необходимостью совершить скачки с препятствиями, исчезли в какой-то неопределенной дымке и те немногие муки совести, если это были все-таки муки, которые роились скупо в душе Турецкого на ночной дороге.

Их, разумеется, ждали. И не просто ждали, а давно. О чем свидетельствовали любимые Славкины котлеты огромные, с чесноком, в которые он не замедлил сунуть свой немытый палец и при этом укоризненно покачать головой: непорядок! Остыли!

Похорошевшая и немного располневшая Нина, которую Саша давно уже не видел не доводилось как-то, ринулась исправлять оплошность. Чмокнув Турецкого в щеку, она сразу вернула к жизни ту давнюю раскрепощенность и свободу отношений, которые с ее появлением стали основой Славкиного дома.

После подобного демарша Саше уже ничего не оставалось, как обогнуть стол, наклониться к Карине и, вдохнув добрую порцию ее восхитительных духов, поцеловать ее в шею, возле уха.

- Хочу в ванную, заявил Турецкий без всякой задней мысли.

- Ишь, какой прыткий! восхитилась Нина. Успеешь, не все сразу, сокол сизокрылый!

Саша почувствовал, как вопреки его желанию щеки у него вспыхнули. Когда-то первая его любовная встреча с Кариной произошла именно в ванной и в Славкиной квартире, о чем не преминула ему напомнить эта бестия Нинка.

- Дураки какие, солидно заявил он, мне же руки помыть. Полдня за рулем. А у вас, гляжу, только одно в голове.

Карина звонко смеялась, вытирая уголки глаз кончиком салфетки.

- Смейтесь, но помните, хорошо смеется тот, кто смеется последним, сказал он, уходя мыть руки.

- А кто ж возражает? двусмысленно заметила Карина. Затем и собрались… Она надеялась, что он услышит ее. Он услышал и, обернувшись, подмигнул.

Настала пора зардеться и Карине.

Единственное, чего, как скоро понял Турецкий, не терпела Нинка, это застольных разговоров о работе. А также обсуждений планов на завтра. Несколько раз болтовня невольно затрагивала темы прошедшего дня, и Нина тут же пресекала любые попытки что-то объяснить ей или просто сообщить, как…

- Никак! следовало тут же. Переживем до завтра. Кушайте, гости дорогие, кушайте! язвила она. Разговоры о служебных делах останавливают выделение желудочного сока. И тогда что ешь, что не ешь все едино, впустую. А мы ужин не для унитаза, извините, готовили.

Кончилось тем, что мужчины наконец-то поняли, абстрагировались, нашли для себя более подходящие темы и попросту забыли о том, что ждет их завтра. А может, в понедельник, ибо Костя дал отгул, который мог бы также именоваться и отсыпом, если бы рядом с Турецким, временами касаясь локтем его руки, не сидела такая превосходная женщина, как Карина.

Женщины, не в пример мужчинам, ели мало. Поздно уже, полночь на носу. Для них ужин был не едой, а закуской. Турецкий же с Грязновым как навалились, так и не смогли оторваться: сказались прошедшие сутки. Да и повар, честно говоря, был превосходный.

Саше давно надоели магазинные пельмени, сваренная в кастрюле колбаса, бесконечные консервы или почему-то на редкость безвкусные и дорогие обеды в буфете прокуратуры. Вот и еще один фактор, объясняющий вред долгого отсутствия жены. Но об этом подумалось как-то мельком, словно между прочим.

Карина загадочно улыбалась. Поглядывая на нее, Саша никак не мог понять, что в ней изменилось, причем в лучшую сторону, отчего она стала и притягательнее, и как-то недосягаемее.

Недолго думая и не придя к определенному для себя выводу, он решил спросить у нее самой, полагая, и без сомнения правильно, что подобный вопрос женщине будет чрезвычайно приятен. Но бесконечно приятнее для нее же ее собственный ответ. Вот какая, видишь ты, получается логика!

- Новая жизнь, не задумываясь, будто давно была готова к ответу, сказала Карина и, наклонившись к нему, добавила: Хорошая жизнь, но… она могла бы быть гораздо лучше. Изумительной могла бы…

"Берегись, Турецкий!" прозвучало в ее словах, скорее даже в интонации, с которой эти слова были сказаны.

"А я ничего не боюсь!" ответил Карине его восхищенный взгляд.

"Ох, гляди, парень, я ведь соскучилась…"

"Я буду очень стараться!" скромно опустил он очи долу…

Чудное это было состояние: какой-то неопределенности, хотя чего ж тут неясного? Роли расписаны загодя и давно. Действующие лица знали их назубок. Зрители спектакль видели и заранее одобряли, оставляя обширное поле деятельности для импровизаций. Оставалось лишь одно не обмануть их ожиданий. Своих тоже.

Саша тяжело поднялся из-за стола, истово поблагодарил хозяйку за божественное пиршество. Выпито было немного, в меру, перебарщивать не хотелось. Под одобрительным и ободряющим взглядом Нины Галактионовны Турецкий удалился в отведенную ему дальнюю комнату, где был заблаговременно раскинут новый диван, представляющий теперь то самое поле. Раздевшись и ополоснувшись под душем, он лег по диагонали, раскинув руки в стороны.

Ему было очень удобно. Возможные чужие неудобства сейчас не смущали.

Какое- то время спустя в приоткрытую дверь просунулась лукавая Нинкина физиономия и хитро осведомилась, не составит ли ему неудобств присутствие одной замечательной женщины.

- Напротив, разрешил Турецкий.

Перед тем как исчезнуть, Нина погасила свет. Теперь на стенах закачались лишь голубоватые блики от уличных фонарей. В светлом дверном проеме показалась фигура Карины. Ее силуэт был приятен глазу и притягателен. Она молча разделась, оставшись в легкой прозрачной не то короткой комбинации, не то чуть удлиненной блузке, крепкая, хорошо сбитая и ничуточки не располневшая, хотя поводов к тому у нее, вероятно, было немало за прошедшие полтора, а может, уже и два года. Поправив руками густые и длинные волосы, она коленями стала на диван и негромко, затаенным голосом спросила: