Кружным путем - Джеймс Сигел Страница 40

– Заболела, – произнесла она. Температура оказалась слишком высокой для обычной детской лихорадки.

– Ее надо протереть чем-то влажным, – предложила няня.

– Аспирин, – заволновалась Джоанна. – У вас есть детский аспирин?

Галина посмотрела на нее так, будто она спросила, нет ли у них ди-ви-ди или массажного салона. В этой Богом забытой сельской местности охранники расслаблялись, смотрели телевизор и не слишком усердствовали, пресекая разговоры узниц. Потому что отсюда было очень далеко до ближайшей аптеки. И до патрулей из USDF – тоже.

И то, что у ее дочери такая высокая температура, не имело никакого значения. Потому что здесь они отрезаны от мира.

– Пожалуйста, – попросила Джоанна и на этот раз не рассердилась на себя, различив в своем голосе молящие нотки. Ради ребенка она готова была упрашивать тюремщиков на коленях. Отдать правую и левую руки. А если понадобится, то и жизнь.

– Я протру ее, и температура спадет, – сказала няня, хотя и не очень убежденно. Ее морщинистое лицо из озабоченного стало по-настоящему обеспокоенным, и это испугало Джоанну больше, чем показания градусника.

Галина пошла за мокрой тряпочкой.

А Джоанна подумала: как странно – эта женщина способна молниеносно превращаться из похитительницы людей в добрейшую няню и обратно.

Колумбийка возвратилась с оловянным кувшином, в котором плескалась мутноватая вода. Она где-то раздобыла полотенце для рук и, встревоженно косясь на тихо плачущую Джоэль, обильно намочила ткань. А когда начала протирать девочку, та принялась вертеться и извиваться на коленях Джоанны, словно любое прикосновение полотенца причиняло ей боль.

Она плакала так, что надрывалось сердце, и все ее крошечное тельце дрожало.

– Это не помогает. Становится только хуже. – Джоанна схватила Галину за руку. Полотенце безжизненно повисло в воздухе, капли с равномерным стуком продолжали падать на пол: кап-кап-кап. – Ради Бога, посмотрите же на нее!

– Я собью ей жар, – проговорила няня. – Отпустите, – но не сделала попытки освободиться. Что подумают охранники, если заметят руку пленницы на ее сухом запястье?

Джоанна разжала пальцы.

Галина закончила работу и снова дотронулась до лба девочки.

– Кажется, немного холоднее?

Джоанна поднесла ладонь к головке дочери – Джоэль горела огнем.

Галина снова запеленала ее, взяла с коленей у Джоанны и закутала в грубое шерстяное одеяло. Девочка не переставала плакать – красное личико сжалось в кулачок. Джоанна прижала дочь к груди, носила в узком пространстве между стен, качала и шепотом напевала колыбельную:

Тише, детонька, не плачь,

Мама купит тебе птичку,

Желтогрудую синичку…

Эту песенку пела ей мать. Затем ставила в гостиной на проигрыватель дуэт Джеймса Тейлора и Карли Симон и танцевала с Джоанной на руках вокруг диван-кровати. Джоанна понимала, что ее любят, и ей делалось спокойно.

Но с Джоэль этот номер не прошел.

Плакать она перестала, но скорее всего потому, что совершенно обессилела: раскрывала рот, но не могла издать ни звука.

– Пора, – сказала Галина и протянула к ребенку руки.

– Нет!

– Они рассердятся, если я ее не унесу.

В тот момент Джоанна была слишком напугана, чтобы обратить внимание на эти слова, но потом они снова и снова всплывали в ее голове.

«Они рассердятся, если я ее не унесу».

Первое мимолетное признание, что в здешнем противостоянии «мы – они», то есть противостоянии Марухи, Беатрис и самой Джоанны охранникам, возможны иные стороны.

Галина не стала бы уносить Джоэль, если бы не сердились «они».

В мире, лишенном всяческих надежд, человек хватается за любое слово-соломинку.

Джоанна отдала ребенка Галине. И ее отвели обратно в камеру, которую они называли «комнатой». Маруха и Беатрис, заметив выражение ее лица, спросили, что случилось.

* * *

Когда подошло время вечернего кормления, в дверь заглянула смертельно бледная Галина.

Но испугало Джоанну не это. Няня была без Джоэль.

– Что случилось? Где она? – спросила Джоанна.

– В кроватке. Наплакалась до изнеможения и уснула. Я не стала ее будить.

Тем не менее, она проводила Джоанну в комнату для кормления. В коридоре сидели два метиса-охранника, одним из которых оказалась девушка с каштановой кожей и ниспадающими до пояса черными блестящими волосами. Галина закрыла за собой дверь.

– У нее пневмония.

– Пневмония?! – Слово ударило, как пощечина. – Откуда вы знаете? У вас здесь нет врача. Почему вы так решили?

– Слышу в груди.

– Может быть, просто вирус? Грипп?

– Нет. Болезнь – в легких. Я различаю, как там булькает.

Страх сковал Джоанну и больше не отпускал.

– Галина, ее необходимо отправить в больницу. Немедленно!

Няня посмотрела на нее со странным выражением, которое при других обстоятельствах можно было бы принять за нежность.

Нежность к безнадежно наивному человеку.

– Здесь нет никаких больниц, – объявила она.

* * *

В ту ночь Джоанна слышала, как плачет ее дочь.

Охранники были недовольны. Плач действовал им на нервы. Среди ночи один из них стащил Джоанну с матраца, где она сжимала руку Беатрис, только чтобы не бежать к двери и не кричать.

– Vamos, [34]– приказал он и кивнул в сторону коридора.

Беатрис поднялась, пытаясь возражать.

– Para eso… [35]– Обычно сговорчивый и доброжелательный охранник Пуэнто отшвырнул ее к стене.

«Детский плач – серьезное испытание для терпения молодых родителей», – утверждал журнал «Мать и дитя».

Куда повел ее Пуэнто?

Когда охранник запер дверь в комнату, к ним подошел другой боевик ФАРК. Он нес на вытянутых руках Джоэль. Позже Маруха объяснила Джоанне, что все партизаны очень боятся заразиться, поскольку врачей у них нет и медицинской помощи ждать неоткуда.

Трясущийся парень швырнул ребенка ей на руки и ткнул рукой в сторону комнаты для кормления. Он держался на безопасном расстоянии и только подталкивал в спину прикладом. Дверь за ними захлопнулась.

Джоэль плавала в собственном поту.

Каждый вдох давался ей с трудом и сопровождался хриплым бульканьем. Когда Джоанна приложила ухо к детской груди, ей показалось, что девочка умирает от эмфиземы.