Заговор патрициев, или Тени в бронзе - Линдсей Дэвис Страница 40

— Юнона и Минерва! — в ярости сказала она консулу. — Что же это такое: твой местный крысолов или просто пробегавшая крыса?

Когда она заговорила, все краски в комнате стали ярче.

Сейчас я понастоящему влип. Когда чувства Елены Юстины облагораживали ее, у нее было больше блеска в глазах и характера в лице, чем у многих женщин с выдающейся внешностью. Мое сердце забилось быстрее и не показывало никаких признаков того, что скоро успокоится.

— Этот нарушитель заявляет, что ты можешь поручиться за него, — предположил Марцелл, хотя его голос звучал так, словно он в этом сомневался.

— Да, она ручается, господин!

Темные карие глаза Елены с ненавистью сверлили меня. Я со счастливым видом улыбнулся, готовый броситься к ее ногам, как игривый пес, который клянчит еще угощения.

Для приза дочери сенатора я находился не в лучшем виде. Продавая свинец с Ларием, я был одет в рабочую красную тунику с одним рукавом, а на поясе у меня висела сильно помятая грязная кожаная сумка, где я хранил письмо Веспасиана Криспу и свой обед; сегодня Сильвия положила нам с собой яблок, которые на уровне паха производили впечатляющий эффект. При каждом движении складная металлическая линейка и угольник, привязанный к моему ремню, глупо бренчали друг о друга. Мой торс демонстрировал широкие красные полосы недавнего загара, и я не мог вспомнить, когда последний раз брился.

— Его зовут Марк Дидий Фалько. — Она произнесла это так, словно потерпевшая вдова обвиняет вора: вдова, которая отлично могла за себя постоять. — Он наплетет тебе больше басен, чем Кумская Сивилла; не бери его на работу, если только тебе не придется это сделать, и не верь ему, если все же возьмешь!

Никто из всех, кого я когдалибо знал, никогда не был так груб со мной; я беспомощно улыбнулся Елене и проглотил ее оскорбления. Консул снисходительно засмеялся.

Марцелл пытался подойти к длинному стулу, похожему на инвалидный. Рабы последовали за нами в дом — десять или двенадцать неуклюжих деревенских болванов, которые все казались такими вежливыми, что мне становилось плохо. Когда консул попытался сесть, круг плотно сжался; но именно Елена двинулась к нему. Она поставила стул поближе и крепко поддерживала старика, давая ему спокойно усесться на него.

Любой мужчина мог бы с нетерпением ждать старости, если за ним будет ухаживать Елена Юстина: появится много возможностей наслаждаться написанием мемуаров, в то время как она будет заставлять вас правильно питаться и следить за тишиной в доме, пока вы спите после обеда… Отказываясь смотреть на меня, девушка взяла бутылку с вином и унесла ее.

— Удивительное создание! — прохрипел я, обращаясь к старику.

Он самодовольно улыбнулся. Нахальный полураздетый ремесленник мог только издалека любоваться волевыми девушками; было ясно, что наши с ней жизни никогда не пересекутся.

— Мы тоже так думаем. — Казалось, ему было приятно слышать похвалу в ее адрес. — Я знаю Елену Юстину с того времени, как она была еще ребенком. Когда она вышла замуж за моего сына, это был знаменательный день для ее семьи…

Поскольку она развелась с Пертинаксом, который сейчас все равно уже был мертв, то мне трудно было чтото ответить. К счастью, Елена вернулась — с танцующими малиновыми ленточками и сладким резким благоуханием какогото дорогого аромата с Малабарского побережья.

— Значит, негодяя зовут Фалько! — объявил консул. — Осведомитель… он хорошо работает?

— Очень, — сказала она.

Тогда на одно мгновение наши глаза встретились.

Я ждал, пытаясь оценить происходящее. Я чувствовал легкую обстановку; ничего общего с малабарским парфюмом. Ее светлость направилась к другому стулу немного подальше, не вмешиваясь в наши дела, как благовоспитанная молодая женщина. Это ерунда; Елена Юстина вмешивалась во все, если могла.

— Что ты хотел обсудить? — спросил меня Марцелл. Я извинился за то, что не пришел к нему в строгой одежде, и принес свои соболезнования по поводу смерти его приемного наследника. Он был к этому готов; на его лице я не заметил никаких изменений.

Дальше я тем же нейтральным тоном рассказал, как меня назначили душеприказчиком имущества Пертинакса от лица империи.

— Оскорбление привело к несправедливости, господин! Сначала какойто нерадивый тюремщик находит вашего сына задушенным; потом пятерых приятелейсенаторов, которые стучали своими инталиями по его завещанию в качестве свидетелей, устраняют представители Веспасиана, возомнившие себя палачами — хорошее расточительство сургуча и тройной веревки!

У консула попрежнему было непроницаемое выражение лица. Он не пытался отречься от Пертинакса:

— Ты знал моего сына?

Хороший вопрос; он мог означать все, что угодно.

— Я виделся с ним, — осторожно подтвердил я. Казалось, проще будет не упоминать, что этот несдержанный молодой выродок однажды сильно меня избил. — Это визит вежливости, господин; вам возвращают судно под названием «Цирцея». Оно стоит в доке на реке Сарно в Помпеях, готовое к тому, чтобы вы потребовали его.

Океанский торговый корабль: человеку победнее он мог бы спасти жизнь. Для обладателя миллионного состояния, как Марцелл, это было просто быстроходное судно, о существовании которого время от времени напоминал ему главный счетовод. Однако он сразу же воскликнул:

— Я думал, вы держите его в Остии!

Я забеспокоился изза того, что он так детально знал имущество Пертинакса. Иногда в моем деле самый простой разговор может дать полезную подсказку, хотя впечатлительный тип мог легко просчитаться и принять за подсказку то, что на самом деле ею не являлось…

Когда консул заметил, что я задумался, я спокойно заверил его:

— Я привез его вам сюда.

— Понятно! Мне понадобятся документы о повторном вступлении во владение?

— Если вы дадите мне письменные принадлежности, господин, я выдам вам свидетельство. — Он кивнул, и секретарь принес папирус и чернила.

Я воспользовался своим тростниковым пером. Его прислуга зашевелилась, удивляясь, что такой грязнуля, как я, умел писать. Это был приятный момент. Даже Елена поглядывала на их замешательство.

Я подписал свое имя с завитушкой, потом обмакнул печатку в шарик воска, который неохотно капнул мне секретарь. От этого штампа мало что зависело, потому что к тому времени моя печатка настолько стерлась, что можно было различить лишь худого одноногого персонажа с половиной головы.

— Чтонибудь еще, Фалько?

— Я пытаюсь связаться с одним из членов семьи вашего сына, который получил личное наследство. Это вольноотпущенник, который родился в имении своего настоящего отца, — парень по имени Барнаб. Вы можете помочь?

— Барнаб… — слабо произнес он дрожащим голосом.

— О, ты знаешь Барнаба! — воодушевилась Елена Юстина с противоположного конца комнаты.