Светские преступления - Джейн Стэнтон Хичкок Страница 40

Окна «салона» выходили в сад. В это время года он стоял голый, но высокие потолки и светлые стены скрадывали унылое впечатление. Я не могу назвать стиль Эжени иначе как эклектическим. Она бесцеремонно мешала в одну кучу наследственную утонченность аристократки и личную страсть к броским аксессуарам, оседавшим здесь после каждой поездки. Спинки потертых кресел были украшены расписными шелковыми платками, наличие немногих подлинных редкостей придавало многочисленным безделушкам обманчиво антикварный вид. В воздухе застоялся пряный аромат курительных палочек.

Я дремала на бутылочно-зеленом диване, когда Эжени ворвалась в гостиную с криком: «Джо, дорогая! Как я рада!»

Мне тоже было приятно увидеть Эжени. Хотя перезванивались мы довольно часто, но не встречались со времени смерти Люциуса. Невольно подумалось, что последний мой визит в Париж прошел при совсем других обстоятельствах. Как все изменилось с тех пор!

Эжени сохранила грацию и легкость движений, но выглядела старше — похоже, за время нашей разлуки ее поразил coup de vieux (чисто французское понятие «удар старости», налагающий свой безошибочный отпечаток на внешность и особенно заметный у моложавых женщин). Еще не так давно скульптурные черты ее лица пленяли как мужчин, так и женщин — теперь они торчали угловато, словно скалистые утесы. Остальное, однако, не изменилось. Ни один предмет одежды Эжени не гармонировал с другими, но все вместе создавало интересный ансамбль. В этом был подлинный шик. Красивое золотое колье было, без сомнения, выполнено по ее личному заказу.

Следом вошла Фели с подносом, на котором дымились два стакана пунша и стояла плетенка с миниатюрными круассанами. Горячий напиток сразу согрел и приободрил меня.

Эжени никогда не отличалась корректностью, поэтому без обиняков заявила:

— У тебя изнуренный вид, Джо. Выкладывай, как дела!

— Паршиво, — в тон ей ответила я.

— Как бизнес?

— В руинах. Работаю по последнему контракту.

— Почему? Из-за пустой болтовни? Боже мой, клиенты только и делают, что жалуются! Это не конец света.

— Для начинающего дизайнера это конец. Согласно общему мнению, я объегорила пару наивных провинциалов.

— Каждый, кто хоть немного тебя знает, вряд ли поверит этому!

— Скажем так: миссис Дент не из тех, кому дано понять изысканную прелесть ручной росписи по шелку. Ей подавай златотканую парчу. А муж у нее — законченный психопат. Я с опозданием узнала, что судебные иски — его хобби.

— Но заварила эту кашу Моника де Пасси, ведь так?

— Правильно. Неужели не ясно? Она графиня, а они из Цинциннати! — Я зачерпнула со дна стакана ягоды от земляничного варенья и подержала во рту, наслаждаясь кисловатым вкусом. — Так или иначе, охота на Джо Слейтер открыта. Пока живешь за каменной стеной, понятия не имеешь о том, как завистливы люди.

— Зависть, дорогая моя, движет миром, — заметила Эжени назидательно. — Человек — это зритель на всемирных гонках за большой приз. Нет ничего занятнее, чем если кто-то сходит с дистанции и летит кувырком. — Она потерла руки, словно готовясь приступить к пиршеству. — Короче, Джо, мне удалось выяснить много интересного о твоей графине. Это порченый товар, понимаешь? Опасное создание без всяких принципов.

— И ты говоришь это мне? — Я против воли засмеялась. — Слушай, ты умеешь держать язык за зубами? Хоть мы и друзья, придется взять с тебя слово, что не проговоришься.

— Охотно дам его, Джо, но, ей-богу, не стоит мерить всех по Джун Каан.

Я ответила бледной улыбкой: похоже, весь мир был в курсе того, что у Джун язык как помело.

— Наверняка тебе известно то же, что и другим: Моника была любовницей Люциуса, а он за это изменил завещание в ее пользу. Сама она, однако, утверждает совсем иное. Он оставил деньги не ей, а своему будущему ребенку.

У Эжени приоткрылся рот, стакан в руке резко накренился. Она поспешила поставить его на поднос.

— Mon Dieu! Его ребенку! Но ведь Люциусу было… если не ошибаюсь, за семьдесят!

— Тем не менее Моника настаивает, что была беременна и потеряла ребенка из-за потрясения после его смерти.

— Ты этому веришь?

— Что я могу сказать? Я бы никогда не поверила и в то, что Люциус способен так со мной поступить. Кстати, Нейт Натаниель уверяет, что насчет беременности это чистая правда. Он был поверенным Люциуса в полном смысле этого слова. Так что не знаю…

Эжени посмотрела на меня со смешанным выражением сочувствия и досады.

— Джо, Джо! Я помню тебя в библиотеке Лувра, раскапывающей доказательства подлинности бронзовой чернильницы. Помню прилетающей в Европу только затем, чтобы удостовериться, что здесь и в самом деле было написано полотно, которое тебе предлагают. И вдруг ты готова поверить какой-то интриганке на слово! Где доказательства ее беременности и того, что твой муж облагодетельствовал ее именно из-за этого? Мало ли что она утверждает! Одних голословных утверждений недостаточно.

— Голословных ли? Люциус не был легковерен.

— Молодая красотка убедит старика в чем угодно.

— Допустим, что так. Какая разница? Главное, что он обобрал меня в ее пользу.

— Ублюдок! Надо было оспорить завещание!

— Я говорила с пятью адвокатами, и все в один голос заявили, что это пустое дело. Будь у меня деньги, я бы не послушалась, но идти на верный проигрыш при моих средствах было просто глупо.

— А других причин не было?

— Что ты имеешь в виду?

— Позволь напомнить тебе нашу последнюю встречу. Ты тогда огорчалась по поводу того, что жизнь осыпает тебя своими дарами, когда у других нет ни гроша.

— То есть в глубине души я уверена, что получила по заслугам?

— Всем нам порой неловко за собственное благополучие и невольно приходит на ум, что однажды с нас за это спросится.

— А разве нет?

— Дорогая, ты путаешь жизнь с романами Кафки. Единственное, в чем ты виновата, так в том, что расточала сокровища своей души на полное дерьмо.

— Он все время повторял, что мое будущее устроено. Вот в чем я виновата! Мне хотелось, чтобы кто-то другой за всем присмотрел, обо всем позаботился. А дизайнером я стала сама, без чужой помощи. Ну и что же? Даже лично мое у меня отняли.

— Вот тут уместно вспомнить, что у меня есть для тебя сюрприз.

— Какой?

— Аннемари де Пасси. Ее брат Мишель был мужем Моники.

— А! Тот самый покойный муж.

— Эта женщина тебе точно понравится. Она неподражаема! А чего стоят ее рассказы о невестке! — Эжени закатила глаза.

— Вряд ли они ужаснее моих.

— Как раз поэтому вы легко сойдетесь. Ничто не сближает так крепко, как общая ненависть.