Санкта-Психо - Юхан Теорин Страница 40

Только когда Рёсселя арестовали и приговорили к принудительному психиатрическому лечению, полиция начала расследовать обстоятельства нескольких убийств и исчезновений подростков в тех местах, где он жил.

Расследование держали в тайне, но газеты без конца обсуждали немногие ставшие известными детали. Иван Рёссель увлекался туризмом. У него был большой кемпер со звукоизоляцией. Он обычно ставил его на самом краю парковочных площадок шведских и норвежских кемпингов. Из города, где жил, он уезжал сразу после роспуска детей на летние каникулы и возвращался на работу как раз к началу занятий. Ни с кем особенно не общался, но постоянно ходил на пешие экскурсии по окрестностям. И в этих местах случались неожиданные, ничем не мотивированные убийства. А один юноша бесследно исчез. Девятнадцатилетний Ион Даниель Нильссон был на танцах в школе, вышел подышать свежим воздухом – и пропал.

Ян откинулся в кресле. Он помнил этот случай. Шесть лет назад, он тогда жил в Гётеборге.

И хотя Рёссель сидел за решеткой в судебно-психиатрической клинике, постепенно начала выявляться его связь с этими убийствами и исчезновениями. Но к тому времени кемпер Рёсселя сгорел, машина была отправлена на свалку, и прямых доказательств найти не удалось. Сам Рёссель свою причастность категорически отрицал.

Сотни ссылок – статьи про Рёсселя, про его детство, среду обитания, отпуска с кемпером, гастрономические предпочтения… Прочитав с полдюжины сайтов, Ян решил – хватит.

Санкта-Патриция – самое подходящее место для Рёсселя. Вряд ли Ханна запала на этого законченного психопата. А впрочем, все может быть.

Ян пробил в поисковике: Санкта-Патриция. Никаких снимков, никаких рисунков или чертежей. Очень короткая информация на сайте судебной психиатрии. По ссылкам он наткнулся на жизнеописания святых. Оказывается, Патриция – монахиня, жила в пятнадцатом веке в Стокгольме, была членом ордена Святой Клары. Помогала сиротам, больным старикам и беднейшим из бедных, ютившимся в тесных переулках средневекового города. После смерти признана святой.

Несколько строчек, и все.

Он выключил компьютер, потянулся и начал упаковывать сумку. В первый раз за полгода собрался съездить в родной город, навестить мать.

Знакомые с детства запахи. Матери – духи и ароматические шарики для ванной. Отца… Отец умер три года назад, но табак и лосьон после бритья въелись в стены навсегда.

Память окружала его со всех сторон. Молчаливая стайка воспоминаний.

Его старая фотография на телевизоре – он с младшим братом Магнусом. Разница у них в три года. А рядом – совсем свежий снимок: взрослый Магнус на фоне Биг-Бена обнимает девушку. Он учится на врача в Кингс-Колледже, живет на Рассел-Сквер со своей невестой из Кенсингтона. Его ждет светлое будущее.

В гостиной – слой пыли на паркете и стеклянном столике.

– Надо бы почаще делать уборку, мама.

– Я не могу… ты же знаешь, этим занимался папа.

Она всегда называла мужа папой.

– Но можно ведь нанять кого-то?

– Нет. То есть можно, но у меня нет на это средств.

Мать почти все время сидит в старом кожаном кресле у телевизора – в халате и розовых тапках. А иногда подходит к окну и долго стоит без движения. Яну хочется встряхнуть ее, заставить принимать какие-то решения, обзавестись друзьями. Она всю жизнь прожила за спиной мужа.

Всего два года, как ушла на пенсию, – и вот результат: дни напролет в одиночестве, без каких-либо занятий. И даже приезду сына она, похоже, не особенно рада.

– А ты не привез с собой свою девушку? – вдруг спрашивает она.

– Нет. И на этот раз не привез.

У него нет девушки, которую он мог бы показать землякам в Нордбру. Старых друзей тоже нет, так что после обеда он предпринимает длинную прогулку по городу своего детства. В одиночестве.

По дороге в центр проходит мимо низкого здания пансионата. Здесь лечится Кристер Вильгельмссон и другие больные с мозговыми повреждениями.

Кристер на год старше Яна, он учился в девятом, а Ян в восьмом, так что ему сейчас уже тридцать… Время идет, хотя сам Кристер вряд ли это замечает.

Кристера он видел один-единственный раз, четыре года назад. Был чудесный солнечный день, Ян, также как и сейчас, проходил мимо, а Кристер сидел в садовом кресле – в обычном кресле, не в кресле-каталке. Ян тогда еще подумал – может, он уже ходит сам?

Но даже с дороги было видно, что этот двадцатишестилетний мужчина взрослый только по телосложению. Пустое, ничего не выражающее лицо… и какой сидел, непрерывно кивая чуть склоненной головой… С той самой ночи в лесу время для Кристера пошло в обратном направлении. Машина отбросила его в канаву, но не только. Она отбросила его назад, в детство.

Ян несколько минут не мог сдвинуться с места. Стоял и смотрел на бывшего соученика, которого когда-то боялся больше чумы. Потом пошел дальше, не чувствуя ни радости, ни сожаления.

На Стурторгет в Нордбру он заглянул в скобяную лавку. Он и раньше сюда заходил. Теперь здесь верховодил Торгни Фридман, сын основателя. И в эту субботу Торгни сам стоял за прилавком. Худощавый тридцатилетний парень с коротко стриженными ярко-рыжими волосами.

Ян прошел в магазин и сделал вид, что рассматривает топоры. У него нет дров, которые надо наколоть, у него нет бревен, которые надо обтесать, но он все равно взвешивает в руках топоры и колуны, осторожно машет ими в воздухе – якобы проверяет баланс.

И косится в сторону прилавка. Торгни отпустил бородку. Стоит за кассой и беседует с супружеской парой с ребенком. Даже не глядит на него. Пятнадцать лет прошло, он наверняка забыл Яна. А Ян помнит.

Выбирает самый большой колун, почти метровый.

Звякает колокольчик у двери – пришел новый покупатель.

Нет, не покупатель.

– Папа!

Маленький мальчик в белой куртке и слишком больших джинсиках стремглав бежит к прилавку. За спиной его улыбающаяся молодая женщина.

Торгни растопыривает руки и ловит мальчика в объятия. Счастливый отец. Только что торговал топорами и всякими железками, и вдруг такое преображение. Счастливый отец.

Ян смотрит на них, не отводя глаз, с тяжелым колуном в руке. Дорогой, тяжелый, очень тяжелый, отлично сбалансированный. Подними его над головой… выше, выше…

Он кладет топор на стенд и выходит, не поздоровавшись с Торгни. Они не были друзьями и никогда не будут.

И последний объект экскурсии. «Рысь».

В двух километрах от центра – детский сад, где он работал, когда ему было двадцать. Он собирался туда сходить, а сейчас засомневался – собственно, зачем? Но раз собирался – надо сходить.

Все закрыто – суббота.

Он останавливается перед входом и смотрит на деревянный барак. Почти ничего не изменилось. Даже выкрашен дом так же: коричневой масляной краской, – но сейчас он кажется меньше, чем тогда. Еще он помнит, что рядом с входом был прибит фанерный силуэт рыси. А теперь он исчез. Может, сменили название на что-то более вегетарианское? Скажем, «Подснежник». Или та же «Полянка».