Убийство в стиле - Гилберт Адэр Страница 40

Затем она открыла свою сумку, извлекла смятую бумажку и разгладила ее на коленях.

— Прочесть вам?

— Если хотите.

— Все, что она содержит — причем печатными заглавными буквами, — это SS ON THE RIGHT [53].

Бывший полицейский пожевал их.

— SS ON THE RIGHT? SS ON THE RIGHT?.. Это вам что-нибудь говорит?

— Пока еще нет, — предусмотрительно ответила Эвадна.

— Чем это может быть? Ну хоть чем-то? Какой-нибудь шифр?

— Шифр? Елки всемогущие, Юстес! Вот уж не думала, что когда-нибудь скажу такое: вы слишком начитались детективных историй.

— Очень мило. Будь это одним из ваших «Ищи убийцу!», уж конечно, бумажонка эта механически — повторяю, механически — оказалась бы решающей уликой. Прямо так и вижу: «СС СПРАВА». Ну конечно, Бенджамин Леви! Поскольку Леви еле-еле сумел сбежать из нацистской Германии, совершенно очевидно, что СС, гестапо — то, что от них осталось — дышат ему в затылок.

Секунду-другую она осваивала эту нелепость. Затем:

— Юстес?

— Что?

— Сосредоточьтесь на дороге впереди, будьте так добры.

* * *

Было самое начало шестого, когда они вошли в бар «Ритца». Он проводил ее к укромному столику, вдобавок к своему виски с содовой заказал двойной розовый джин, который, он полагал, заказала бы она себе (и в каковом предположении не ошибся), достал трубку, устроил ее на пепельнице в одной из четырех узких выемок, и она возлежала там незакуренная, будто крохотная черная одалиска.

Затем, едва их обслужили, едва ее бокал звякнул о его бокал «чин-чин!», она повернулась к нему и сказала:

— Ну вот, Юстес. Время сообщить мне, что назревает.

— Эви, — сказал он, наклоняясь к ней, словно в решимости воспрепятствовать проходящим мимо официантам даже кратенько его подслушать, — по-моему, я нашел.

— Что нашел?

— Сегодня днем, слушая наших подозреваемых, я одновременно проигрывал все дело в уме, отмечая каждый существенный момент в том, про что они говорили, и внезапно на меня снизошло озарение, которое, думается, очень даже возможно, приведет к его разрешению так быстро, как нам и не грезилось.

— Ага! Значит, раздумывали у меня за спиной? Вижу, вижу!

— Ну, если вы вот так…

— Простите меня, просто шуточка. Значит, насколько я поняла, вы обнаружили какую-то первостепенную улику?

— Вот именно, — сказал Трабшо, которому трудно было скрывать тот упоительный трепет, что охватывает человека, готовящегося поразить собеседника какой-нибудь потрясающей новостью. — Ключ, который, как говорят в фильмах, должен распахнуть это дело. По меньшей мере он докажет Колверту, что даже мы, старичье, все еще прячем в рукаве пару-другую тузов.

— Ну, хорошо, — сказала Эвадна, — я вся слух. Так дайте услышать, что такое вы для них припасли.

— Ну, — начал Трабшо, — вы согласны, что логически только пять человек могли начинить цианистым калием фужер Коры?

— А не забываем ли мы самих себя?

— То есть как — самих себя?

— Мы с вами также, предположительно, подозреваемые, разве нет?

— Эви, — спросил он, принимая притворно торжественное выражение, — Кору убили вы?

— Нет, конечно, я ее не убивала.

— Как и я. Ну, так повторяю, нам известны только пятеро, знавших об изменении, которое Хенуэй внес в сценарий. Следовательно, только пятеро могли также знать о кратчайшей возможности незаметно убить Кору. А поскольку никто другой из этого фужера пить заведомо не стал бы, ни малейших сомнений в личности жертвы, избранной убийцей, не возникает, верно?

— Верно.

— Я снова повторяю: только пятеро могли убить Кору — и тем не менее, как мы убедились, расспрашивая их, ни у кого не оказалось хоть какого-то мотива.

— Погодите, Юстес, — перебила Эвадна. — Кто-то из них, если не все, мог иметь тайный мотив. Мотив, про который мы все еще ничего не знаем и о котором они, естественно, уведомить нас не пожелали.

— Да, я об этом подумал, — сказал Трабшо. — Тем не менее лично я убежден, что они все говорили нам правду — по крайней мере правду об отношениях или отсутствии отношений прошлых и сегодняшних с Корой. Почти все они, если помните, настаивали, что вообще не были с ней знакомы до того, как она явилась в студию для съемки в этом фильме. Только Гарет Найт знавал ее с тех дней, когда они вместе выступали на подмостках, и, видимо, больше остальных был расположен к ней. Я говорю «видимо», поскольку, разумеется, он мог лгать, и опять-таки, не спрашивайте меня почему, но я ему поверил.

Если этого недостаточно, так у всех у них был сильнейший профессиональный мотив, чтобы, так сказать, не убивать ее, чтобы, как заметил сам Хенуэй, сохранить ее живой. Смерть Фарджиона уже нанесла «Если меня найдут мертвой» почти фатальный удар, а смерть Коры, весьма вероятно, явится coup de grâce [54]. Поскольку будущее всех до единого этих подозреваемых было связано с этой картиной, меньше всего им хотелось бы, чтобы над ней нависла вторая, даже еще более темная туча.

— Юстес, милый, говорить это мне не доставляет ни малейшего удовольствия, нет, правда, но пока вы не сказали ничего, кроме того, что я уже знала. Знаете, на что смахивает ваша последняя маленькая речуга? На велеречивый ломоть экспозиции в скверно спланированном «Ищи убийцу!».

— Будьте терпеливы со мной, Эви, — сказал Трабшо, с нечеловеческим усилием сохраняя собственное терпение. — Я ведь давно научился этому в общении с вами.

— Извиняюсь, извиняюсь. Продолжайте.

— Факт тот, что все ответы, которые мы слышали, либо заставляли нас кружить на одном месте, либо вели нас в никуда. Однако вопреки тому, что подавляющая часть всего ими сказанного никак к делу не относится, было нечто такое, что я долгое время ощущал, но не мог ни к чему привязать, — какая-то общая последовательность или подоплека, какая-то таинственная нить, прошивающая показания всех, кого мы допрашивали.

— Да? Так что же вы увидели? — спросила она почти на том же взводе, что и он сам.

— Я увидел, что нитью, пронизывающей все их показания, был Аластер Фарджион. Мы допрашивали их о Коре, а они хотели говорить только о Фарджионе. Будто Кора их вовсе не интересовала. Будто они не понимали, зачем, собственно, им задают вопросы про нее. Вот почему я говорю, что верю их утверждениям, что совершить это преступление у них не было ни малейшей причины. Как мы все, я слушал их заявления об их полной непричастности, и поймал себя на том, что все больше вслушиваюсь в каждом случае в ту почти небрежность, с какой они это заявляли. «конечно, — говорил нам каждый, — конечно, я не убивал Кору Резерфорд». Подразумевая, что в их жизни она была слишком малозначительной фигурой, чтобы ее стоило убить.