Белое золото, черная смерть - Честер Хаймз Страница 40

— Если увижу Дика, — поправила Айрис.

Он пристально посмотрел на нее и сказал:

— Только без фокусов, это не поможет.

Она промолчала, а он продолжил:

— Когда увидишь Дика, то скажешь, что знаешь, где кипа хлопка.

— Что? — не поняла она.

— Знаешь, где кипа хлопка. Пусть он ее заберет. Когда узнаешь, где он, вели ему подождать тебя, а сама свяжись с нами.

— Вы уверены, что я должна сказать про кипу хлопка? — недоверчиво переспросила Айрис. — Я правильно поняла, кипа…

— Она самая.

— А как с вами связаться?

— По одному из этих телефонов. — Гробовщик записал номера их домашних телефонов. — Если нас не будет, скажи, кто звонил, мы отзвоним.

— Хрена! — отозвалась она.

— Ладно, тогда перезвонишь через полчаса, и тебе скажут, куда нам позвонить. Скажи, что звонит Абигайль.

— Эд, ты нам прибавил мороки, — тихо прошептал Могильщик.

— Ты можешь придумать что-то получше?

— Нет, — признался Могильщик, немного помолчав.

— Ну, пока, — сказала Айрис и добавила себе под нос: — Черные суки. — Вышла из машины и зашагала по 125-й на восток.

Могильщик вывел машину на Седьмую, и они поехали на север.

Айрис остановилась перед магазином «Юнайтед тобэкко» и наблюдала за их машиной, пока та не скрылась из виду. У магазина было пять телефонных будок. Айрис быстро вошла в одну из них и набрала номер. Осторожный голос ответил:

— Радиомастерская Холмса.

— Я хочу поговорить с мистером Холмсом.

— Кто говорит?

— Его жена. Я вернулась.

Через мгновение другой осторожный голос спросил:

— Солнышко, ты где?

— Здесь, — ответила Айрис.

— Как ты оттуда выбралась?

«Да уж, ты бы дорого дал, чтобы это узнать», — сказала она про себя, а вслух спросила:

— Ты не хочешь купить кипу хлопка?

Ответом было долгое зловещее молчание, затем голос сказал:

— Скажи, где ты, и мой шофер за тобой приедет.

— Не беспокойся, — ответила Айрис, — я торгую хлопком.

— Только не торгуй бедой. — В голосе послышалась смертельная угроза.

Айрис повесила трубку. Выйдя из будки, она осмотрелась. По обе стороны улицы вереницей были припаркованы машины. Как всегда, движение было оживленным. В черном «форде» не было ничего такого, что бы выделяло его из всех остальных машин. В нем не было никого, и казалось, вряд ли скоро будет. Она не заметила и двухцветного «шевроле», стоявшего чуть дальше. Но когда она пошла по улице, за ней потянулся хвост.

Могильщик и Гробовщик приехали на своей маленькой черной машине с форсированным двигателем в гараж на 155-й улице и оставили ее для осмотра. Сами же сели на метро и доехали до Коламбус-серкл, где Бродвей пересекает 59-ю улицу.

Они шли по Коламбус-авеню мимо ломбардов и магазинов подержанной одежды, потом зашли в магазин Каца, где приобрели черные очки и кепки. Могильщик — клетчатую, а Гробовщик красную с длинным козырьком. Когда они вышли из магазина, то выглядели как два гарлемских наркомана.

На Бродвее в бюро проката машин они взяли черный грузовик без каких-либо знаков и надписей. Агент оформил документы, только когда они оставили большой залог. Он взял деньги и ухмыльнулся, явно принимая их за гарлемских рэкетиров.

— И эта развалюха поползет? — осведомился Могильщик.

— Полетит стрелой! — воскликнул агент. — «Кадиллаки» будут уступать ей дорогу.

— Это точно! — сказал Гробовщик. — Если бы у меня был «кадиллак», я бы так и поступил.

Они сели в кабину и поехали.

— Теперь я понимаю, как выглядит мир в глазах наркомана, — сказал Могильщик, сидевший за рулем.

— Жаль, нельзя перекраситься в белых, — сказал Гробовщик.

— Почему, старый Канадец Ли перекрасился в белого, когда играл на Бродвее в шекспировской пьесе. И если он мог сойти за белого, то мы и подавно.

Механик в гараже не узнал их, и Могильщику пришлось помахать у него перед носом полицейским жетоном.

— Ну и ну! — сказал он. — Когда я вас увидел, то первым делом побежал запереть сейф.

— И правильно сделал, — сказал Могильщик. — Мало ли кто пожалует в таком драндулете.

Они попросили механика снять радиотелефон из их служебной машины и установить его в грузовике. На это ушло сорок пять минут, и Гробовщик позвонил домой. Его жена сказала, что никакая Абигайль не звонила ни ей, ни Стелле, зато из участка звонили каждые полчаса: их разыскивали.

— Скажи им, что понятия не имеешь, где мы, — сказал Гробовщик. — Тем более что это святая правда.

Теперь они смогли принимать в грузовичке все полицейские звонки. Всем патрульным группам было поручено обязательно вступить с ними в контакт и велеть вернуться в участок. Кроме того, патрульным были даны инструкции задержать стройную черную женщину в красном платье по имени Лотус Грин.

— Сейчас уже, наверное, эта желтая киска давно смыла черную краску, ей ведь страшно не нравится быть черной.

— И красное платье переодела, — подхватил Могильщик.

Они подъехали к бару «Белая роза» на углу 125-й и Парк-авеню, напротив станции метро, поставили машину за двухцветным «шевроле». Эрни сидел в будочке чистильщика обуви и смотрел в сторону парка. На навесе будочки виднелась надпись «Чистка обуви „Американский легион“». Двое пожилых белых чистили обувь цветным. Через дорогу, между опорами метромоста, стояла другая будочка с надписью: «Чистка обуви „Отец небесный“». Двое пожилых чернокожих чистили обувь белым.

— Демократия в действии, — заметил Гробовщик.

— От головы до пят.

— У пят, — поправил Гробовщик.

Эрни увидел, как они входят в бар, но и виду не подал. Они вошли в бар, словно два бродяги, решившие промочить пересохшее с похмелья горло. Они заказали пиво. Вскоре и Эрни вошел в бар, протиснулся к стойке и тоже заказал пива. Белый бармен поставил на стойку открытую бутылку и стакан. Эрни стал наливать не глядя и пролил пиво на рукав Могильщика. Обернувшись к нему, он сказал:

— Извини, не посмотрел.

— Это написано на большинстве могильных памятников, — отозвался Могильщик.

Эрни захохотал, а потом чуть слышно пробормотал:

— Она у танцовщицы Билли, на 115-й улице.

— Не обращай внимания, сынок, — сказал громко Могильщик, — я пошутил. Живи дальше.

Проходивший мимо них бармен оглядел обоих, размышляя над последней фразой. «Сколько ни работай в Гарлеме, — думал он, — никогда не выучишь язык этих черных».