Приключения Майкрофта Холмса - Куинн Фосетт Страница 40

Эта уступчивость обеспокоила меня.

– Пусть будет две сотни, – прорычал я. Теперь я окончательно убедился в том, что мои дни сочтены, и деньги, о которых мы спорили, были ценой моей жизни.

– Согласен, – ответил фон Метц, с довольным видом потер руки и подошел к сонетке, подвешенной около камина. – Сейчас мы пообедаем вместе, а потом вы сможете отдохнуть. Завтра вы в обществе герра Дортмундера отправитесь в Мюнхен. Шотландец пробудет там не менее двух дней. Герр Дортмундер устранит его слугу, а все остальное должны будете сделать вы. Если не справитесь с заданием, то лишитесь гораздо большего, чем глаза. – Он, ухмыльнувшись, указал на мою повязку.

Я слушал, и с каждым его словом на душе у меня становилось все тяжелее: было ясно, что фон Метц зачитывает мой смертный приговор.

Из дневника Филипа Тьерса

Наконец-то все завершилось. Через два часа после разговора с клерками М. X. отбыл на побережье в отдельном купе ночного поезда. К утру он уже будет во Франции, если Бог и Канал того пожелают. Поезд «Меркурий» стоит наготове, чтобы в тот же час умчать его в Германию. Эдмунд Саттон смог предоставить М. X. одежду и прочие принадлежности для этого путешествия.

Сейчас Саттон замещает М. X. и проводит время за изучением роли Анджело из «Меры за меру». Он уже не раз играл роль М. X. и теперь не видит в ней никаких трудностей, во всяком случае по его собственным словам.

Сегодня вечером я хочу навестить мать, а затем свяжусь с ее солиситором, чтобы отдать распоряжения насчет ее дома в Рединге.

Проведя беспокойную ночь в продуваемой сквозняком комнате, с неуютной, как могила, кроватью, маленьким камином, пожиравшим дрова, как большая печь в пекарне, и безбожно коптившим масляным светильником, я впервые порадовался тому, что моя записная книжка, в которой были шифры, погибла. Те немногочисленные строчки, которые я записал, восстановив по памяти, должны были броситься в глаза первому же любопытному так же явно, как струя расплавленного металла в темноте. Поэтому всю бесконечную ночь я прятал их на груди, под рубашкой, и мне казалось, что я лежу на камнях. На рассвете меня разбудил один из охранников. Он сказал, что я должен за сорок минут умыться, побриться и позавтракать и выйти во двор полностью готовым к отъезду.

Герр Дортмундер уже поджидал меня подле коляски с поднятым верхом. На сиденье лежали две медвежьи полости.

– Похоже, что с утра будет дождь, – пояснил он.

Это были единственные слова, сказанные нами на всем протяжении пути к старинному городу Фрайзингу, некогда выбранному епископом в качестве центра епархии. Теперь же это было ничем не примечательное местечко: роль центра провинции полностью перешла к Мюнхену.

– Не высовывайтесь, – предупредил Дортмундер, – за нами могут следить.

Поскольку городок был когда-то центром епархии, в нем насчитывалось необычайное количество церквей. К одному из этих старинных зданий мы и подъехали. Но не к кафедральному собору, занимавшему центральную площадь, и не к собору Святого Бенедикта; мы торопливо миновали древнее строение, несомненно относившееся к позднеготическому периоду, украшенное великолепными витражами. Я наклонился вперед и вытянул шею, пытаясь получше рассмотреть здание.

– Это собор Святого Георгия; он скоро рухнет, – сказал Дортмундер. Плохо скрытое удовольствие, прозвучавшее в его голосе, неприятно поразило меня: хоть я и не придерживаюсь католического обряда, но уважаю историю, которую олицетворяли эти древние стены. – Сядьте на место, быстро, – прикрикнул мой спутник.

Я поспешил выполнить приказ и успел вовремя, так как Дортмундер толкнул возницу и знаком приказал ему подхлестнуть лошадей. Я вцепился в поручень, и повозка рванула вдоль грязных улиц так, что я обрадовался, когда лошади наконец сбавили аллюр.

В этот миг раздался выстрел, и пуля пробила дыру в тенте коляски. Пристяжная испуганно заржала, вскинулась на дыбы, готовая понести, и, вскидывая голову, попыталась сбросить удила. Возница громкими нечленораздельными криками умудрился успокоить животное. Тем временем напуганные прохожие с криками разбегались в разные стороны. Какая-то женщина упала в обморок, и ее пришлось нести на руках. Другие кучера лихорадочно заворачивали свои упряжки. Дети, восторженно вопя, глазели на суматоху.

– Что за чертовщина? – спросил я.

В это время раздался второй, а затем и третий выстрелы, один из них поразил нашего возницу. Он взревел от боли и испуга и без чувств свесился с козел. На его шейном платке расплылось кровавое пятно.

– На пол! Быстро! Закройтесь с головой! – Дортмундер подтвердил свое приказание крепким толчком и, зазвенев своими огромными шпорами, одним прыжком перескочил на козлы, бесцеремонно столкнул раненого и ухватил длинные вожжи. – Дорогу! Дорогу! – оглушительно закричал он, взмахнув кнутом.

– Кто это был? – выкрикнул я.

– Потом! – рявкнул Дортмундер, и мы понеслись по окраинам города, стремясь поскорее покинуть его, и, как ракета, вылетели на дорогу в Мюнхен, протянувшуюся по берегу Изара. Лишь когда мы удалились от города мили на три, герр Дортмундер ослабил поводья и пустил взмыленную пару шагом. Но он не переставал поминутно оглядываться, словно ожидал преследования.

– Ну и что это было? – спросил я, поднимаясь с пола, и неодобрительно посмотрел на дырки в тенте. – И не пытайтесь отделаться от меня пустой болтовней и неопределенными намеками. Кто стрелял? – настаивал я. – Почему? – Тут до меня наконец дошло, что лошади не понесли. – Ваши лошади…

– Их готовили для армии. Они не боятся стрельбы и будут, невзирая на пальбу, стоять, пока их не погонишь. – Он торопливо огляделся, чтобы убедиться, что нас никто не преследует. – Не беспокойтесь, – ответил Дортмундер. Во время нашего поспешного бегства он потерял шляпу, и я заметил, что его лицо приобрело землистый оттенок. Он ни на мгновение не переставал озираться, его глаза ни разу не остановились ни на одной точке, он не давал гнедым передохнуть, хотя пристяжная заметно устала, а коренная, похоже, прихрамывала на переднюю ногу. – Именно поэтому я и велел вам спрятаться. Много народу очень хочет помешать вам добраться до Мюнхена. Не исключено, что у вас появится возможность убедиться в том, что люди из Золотой Ложи не знают жалости. Я не говорю уже об агентах немецкого и британского правительств, действующих здесь, в Баварии. Да вы, как прислужник из Долины Царей, должны знать об этом лучше меня. – Он отрывисто хохотнул. – Но им хочется оставаться чистенькими, и они избегают решительных действий: боятся запятнать честь своих стран, это у них святое. А вот Золотая Ложа не испытывает угрызений совести.

– А наш кучер? Вы не подумали о нем? – Я не мог не задать этого вопроса, хотя проявление излишнего беспокойства об этом незнакомом мне человеке могло навести Дортмундера на ненужные размышления насчет меня самого.

– Он же не может разговаривать. А если они попытаются что-либо выведать у него другим способом… у него есть пузырек с ядом, и он воспользуется им. – Дортмундер сказал это пугающее холодным тоном.