Белые тени - Иван Дорба Страница 41

Рассказ тетки потряс молодую девушку, и ее и без того уже распаленная ненависть к украинскому мужику, да и ко всему «русскому хамью» превратилась в остервенение. В девятнадцать лет Ирен Жабоклицкая вышла замуж за подающего большие надежды поручика Войска Польского Станислава Сосновского.

Брак оказался несчастливым, муж перешел на разведывательную работу и целые дни, а порой и ночи проводил на службе и нередко месяцами пропадал в командировках. Не прошло и четырех лет, как сердцем Ирен завладел англичанин. Их любовная связь началась в отсутствие мужа и длилась лишь два месяца, но изменила всю дальнейшую ее жизнь. Под «благотворным» влиянием любовника, который оказался капитаном Интеллидженс сервис, Ирен решила прославиться, как Мата Хари.

И вдруг к ней явился красивый молодой человек и от лица польской разведывательной службы передал соболезнования по поводу трагической кончины ее мужа, который «пал смертью храбрых при выполнении задания — убит при переходе границы из СССР». Вдова потеряла сознание, потом предалась такому отчаянию, что «настоящему мужчине» пришлось ее утешать до тех пор, пока они не очутились в объятиях друг друга.

Второй ее любовник, к ее ужасу, оказался «ненавистным хохлом», да еще бывшим петлюровским куренным атаманом. Но недаром говорят, что женщины служат тому обществу, какое создают для них мужчины, и потому спустя месяц Павел Очеретко под личиной есаула Войска Донского Михаила Гавриловича Скачкова выехал по заданию польской разведки со своей помощницей и фиктивной супругой Жабоклицкой-Сосновской-Скачковой и будущей, как она все еще надеялась, английской Мата Хари в королевство СХС, в маленький герцеговинский городок Билечу, где находился Донской кадетский корпус, с заданием: любой ценой раздобыть находящиеся у генерала Кучерова документы. Документы эти запрятаны в табакерке с двойным дном.

«Хорошо, что я заставила Мишеля подслушивать разговоры, которые вел Врангель. Удалось уловить хоть несколько фраз из его беседы с Павским. Аи да Ван Ваныч! Значит, охотимся мы за одним зверем! Непонятен только Берендс. Он сам хотел подслушивать? Что ему нужно? Какую игру ведет он?»

Разгуливая по тенистой липовой аллее и напевая песенку, Ирен Скачкова, агент английской, польской разведок, рассуждала сама с собою. И вдруг она насторожилась. В ворота крепости в сопровождении конных жандармов въехала почтовая повозка. Взглянув тревожно на крайнее окно на третьем этаже в правом крыле здания и увидев в нем «мужа», она подчеркнуто поправила рукой свои волосы раз, другой...

Фиктивный супруг, есаул Войска Донского, сделав неопределенный жест, отошел от окна, вышел из комнаты, тщательно заперев за собой дверь, и быстро спустился в бухгалтерию. Бухгалтер и машинистка, не поднимая головы, только кивнули в ответ на его приветствие, когда он, стремительно пересекая канцелярию, направлялся в кабинет генерала. Кучеров стоял у зарешеченного окна. Ответив кивком головы на поклон, он холодно процедил:

— А я, видимо, задумался и даже не слышал, как вы стучали.

Есаул понял намек, смешался и, глядя в землю, промямлил:

— Извините... пожалуйста, я не хотел... мне показалось... слух меня обманул... Если вы заняты, я сейчас уйду.

— Раз пришли, то уж садитесь, Михаил Гаврилович. Я вас слушаю, — сказал Кучеров, преодолевая физическое отвращение, которое он каждый раз испытывал при встречах с этим человеком, и жестом указал на кресло, стоявшее у дивана в глубине кабинета.

Но есаул, бросив на указанное кресло фуражку с белым чехлом, подошел к окну и, положив руку на стоящее неподалеку от несгораемого шкафа такое же кожаное кресло, сказал:

— Что-то мне душно. Разрешите устроиться здесь? Я на пять минут. У меня к вам просьба. Большая просьба...

— Пожалуйста, — усаживаясь за стол, сказал генерал. — Все, что от меня зависит, я готов...

— Дело в том, — уловив насмешку в голосе Кучерова, начал, заминаясь и подавляя гнев, мнимый есаул, — что мы с женой находимся в стесненном положении...

В этот миг в канцелярии громкий и веселый голос местного почтальона возвестил: — Добар дан! Пошта...

Мгновение спустя вошла машинистка Грация, протянула большой конверт с печатями:

— Пришли деньги, Петр Михайлович, спрячьте в кассу. А вот почта. — И начала аккуратно раскладывать газеты и письма.

Кучеров подошел к шкафу, набрал буквы шифра, вынул из кармана длинный ключ на цепочке, отворил тяжелую дверцу и сунул пакет на верхнюю полку. И тут Скачкова, который внимательно следил за всеми манипуляциями Кучерова, точно жаром обдало: на верхней полке в сейфе поблескивала черным лаком старинная табакерка из папье-маше. Чтобы скрыть волнение, есаул даже отвернулся, потом встал и не в силах совладать с голосом хрипло выдавил:

— Вижу, что вы, Петр Михайлович, заняты, извините. Если позволите, я зайду завтра.

— Сделайте одолжение, — сказал, усмехнувшись, генерал и подумал: «Увидел табакерку, узнал шифр, и в зобу дыханье сперло!»

«Наконец-то! Какая удача, хороший был ход! Шифр на этой неделе менять наверняка не будут, значит, в нашем распоряжении двое суток», — думал Скачков, спускаясь по лестнице на первый этаж. Выйдя во двор, он, сияющий, направился к идущей ему навстречу Ирен и радостно прошептал:

— Табакерка в кассе. Ключ к шифру звучит как женское имя: «Дина». — И тут же испуганно оглянулся.

— Дина по-латыни — сила. Это, конечно, хорошо, что мы узнали шифр. Но табакерка?! Не понимаю, как мог он тебе ее показать?

— В последнее время он переменился. Рассеян, чему-то улыбается, словно сто тысяч выиграл по лотерее. А то вдруг нахмурится, и ходит туча тучей, и смотрит волком. Тише!

К ним, улыбаясь, приближался полковник Павский.

— Подслушивает чертов Семимесячный! — тихонько пробормотал Скачков-Очеретко. Он терпеть не мог казаков, от которых ему крепко доставалось в детстве, ненавидел «кацапов», презирал поляков. Родился Павел в низовьях Дона. Отец его, священник Онисим Очеретко, был чистокровным украинцем, воспитывал сына в страхе божьем и уважении к властям предержащим. Но сыновья и дочери уже не слушали родителей. Павлик Очеретко самовольно ушел из семинарии и поступил в музыкальное училище. Началась война. Его взяли в школу прапорщиков, а оттуда отправили на фронт. В 1916 году он, раненный, попал в госпиталь, патронессой которого была императрица Александра Федоровна. Красивый поручик приглянулся одной из фрейлин ее величества и по выздоровлении был устроен сначала помощником, а потом капельмейстером при гарнизоне. А в 19-м уже куренным атаманом при батьке Петлюре разбойничал по Херсонщине и Таврии, в Галиции и на Волыни. Видно, это ему пришлось по вкусу, потому что, когда в 22-м году командир гайдамаков петлюровской «Железной дивизии» атаман Юрко Тютюнник двинулся из Польши с большим отрядом на Украину, среди них был и Павло Очеретко. Но Тютюнник не прошел и сотни километров, Красная Армия разгромила всю его орду, а сам атаман едва успел бежать за Збруч. Очеретко попал в плен, был судим и сослан на десять лет на Соловки. Там судьба свела его с тем самым связным английской разведки Батецом, который после свидания с Блаудисом был сражен могучим кулаком Ивана Попова и приплыл в лодке в руки красных.