Трижды заслуженная вдова - Фаина Раевская Страница 41

На негнущихся ногах, поддерживая и подбадривая друг друга, мы дошли до корпуса и очутились в спасительном тепле.

Вопреки ожиданиям я не увидела ни решеток на окнах, ни бронированных дверей, ни мрачных полупьяных санитаров. Все выглядело так, словно мы попали в санаторий для ответственных руководителей среднего звена: веселенькие занавески на окнах, цветочки на подоконниках, картины на стенах... По ковровым дорожкам, оживленно чирикая, пробегали хорошенькие медсестрички. В коридорах неторопливо прогуливались отдыхающие, то есть, я хотела сказать, больные в симпатичных пижамках и халатиках. Во всем ощущались покой и умиротворенность.

— Красота-то какая! — завистливо протянула Люська. — Живут же люди, и не подумаешь, что психи!

— Мне почему-то кажется, что далеко не все здесь психи, — успокоила я подругу.

— Как это? Почему?

— Ну, во-первых, в дурдом попадают не только с шизофренией. Депрессию и всякие разные сумеречные состояния души тоже здесь лечат. А во-вторых... Это же прекрасное место для отсидки!

— Для чего? — не поняла Люська.

— Для отсидки. Ну, например, ты взяла у меня денег в долг, а отдавать не хочешь. Я волнуюсь, ругаюсь, разумеется, нервничаю, ищу тебя... А ты в это время преспокойненько отдыхаешь в этом богоугодном заведении!

— Здорово! — восхищенно выдохнула Людмила. — Только ты, пожалуй, меня бы нашла. Я вот что подумала, Жень: а наш убийца тоже может здесь отсиживаться?

— Теоретически да, а вот практически — зачем? Ведь ему нужна свобода действий. А какая здесь свобода? Пациенты же не могут приходить и уходить, когда им вздумается. И посетителей, между прочим, не слиш-ком здесь жалуют. Однако это и хорошо, за Давыда я спокойна.

Миновав просторный холл, где кучка больных увлеченно пялилась в телевизор, мы без труда нашли кабинет Дмитрия Гавриловича. Главврач Кузькин оказался высоким худощавым блондином с голубыми глазами, лет около сорока. На его тонких губах постоянно Змеилась ехидная улыбка, словно он говорил: «Вам кажется, что вы здоровы? Блажен, кто верует! Но уж я-то знаю, какой у вас диагноз!»

— Вы от Елены Александровны? — Кузькин вопросительно посмотрел на нас.

— Мы, — хором сказали мы с Люськой.

— Отлично! — Дмитрий Гаврилович оживился. — Сейчас пообедаем. Пройдемте!

Главный лекарь дурдома первым вошел в незаметную дверь, которая ничем не отличалась от пластиковых панелей, коими был отделан кабинет. Комната, где мы очутились, была явно предназначена для отдыха и релаксации господина Кузькина. Там даже стояла специальная массажная кушетка и велотренажер.

— Присаживайтесь, девочки, — хозяин кабинета указал нам на упоительно мягкий диван. — Только верхнюю одежду снимите, пожалуйста. Юленька, детка, — это уже по селектору, — обедик на три персоны в мой кабинет. Ты уж расстарайся, деточка! Все должно быть тип-топ!

Отключившись, Дмитрий Гаврилович некоторое время молча изучал нас, притворяясь психологом. Но меня так просто не обведешь вокруг пальца: Ленка, помню, говорила, что ее бывший любовник — обыкновенный проктолог. Нет, что ни говорите, а наука нынче далеко шагнула, раз уж проктолог, специалист по геморрою, легко разбирается не только в глубинах прямой кишки, но и в тонкостях подсознания!

— Итак, юные леди, — обратился к нам проктолог-психолог, — чем могу быть вам полезен?

— Либерман. Давыд Флавиевич Либерман, — сразу приступила я к делу. — Что у него за диагноз? Как давно находится у вас? Можно ли с ним поговорить?

— Давыд Либерман... — задумчиво протянул Кузькин. — Что ж, он вполне адекватен. По правде говоря, я не понимаю, почему родственники держат его здесь. Никакой опасности ни для окружающих, ни для себя он не представляет... Но, как говорится, хозяин — барин! Его близкие оплатили пребывание здесь Давыда на несколько лет вперед. Диагноз, сами, понимаете, сказать не могу — врачебная тайна...

Вошла Юленька, толкая перед собой сервировочную тележку. На тележке зазывно дымился янтарный бульон и исходила соком свиная отбивная. Красная икорка (которую я, кстати, терпеть не могу!) весело мигала с небольших бутербродиков. Венчала все это великолепие бутылка хорошего красного вина. Сама Юленька произвела на меня впечатление не слишком умной, но чересчур хищной. Коротенький халатик обтягивал ее, что и говорить, пышные формы, словно вторая кожа. Девушка повернулась к доктору Кузькину тем местом, которое он детально изучал в институте. Халатик угрожающе затрещал.

«Интересно, лопнут швы или нет?» — подумала я.

Швы выдержали. Юленька улыбнулась, тряхнула напоследок своими прелестями и, пожелав всем приятного аппетита, ушла.

— Так о чем это мы? — облизнул пересохшие губы Дмитрий Гаврилович.

— О Либермане, — услужливо напомнила Люська.

— С ним можно поговорить? Он не буйный? — добавила я.

— О нет! На этот счет можете не беспокоиться. Я же уже говорил вам, что больной вполне адекватен. Господин Либерман целыми днями решает какие-то задачки по химии. Надеется получить Нобелевскую премию! А насчет встречи... — проктолог Кузькин задумался.

— Ладно, — наконец решился он. — Скоро у пациентов обед. Либермана вам приведут. Вы можете дожидаться и беседовать с ним здесь. А я вас оставлю на часок — мне необходимо решить с Юленькой некоторые организационные вопросы...

Люська понимающе хрюкнула. Видимо, таких вопросов у Дмитрия Гавриловича накопилось слишком много. Бросив на тарелку недоеденный бутерброд, он ринулся из комнаты отдыха.

— Теперь я понимаю, почему Ленка бросила этого Кузькина, — себе под нос пробормотала я. — Бабник!

Люська меня не услышала: она с аппети-

том поглощала обед, доставленный полногрудой Юленькой.

— Приятного аппетита, — пожелала я подруге.

— Бу-бу-бу, — кивнула она с набитым ртом. — А ты чего?

— Не хочется что-то. Мне кажется, Юленька туда яду капнула...

— Типун тебе на язык! Тьфу, тьфу, тьфу! — Люська сплюнула красной икрой. — Вот что ты за человек, а? Сама не ешь, так хоть другим не мешай!

— Ладно, ладно, — успокоила я подругу. — Я пошутила. Лопай спокойно, дорогой товарищ! А если что, то доктор Кузькин тебя вылечит.

— Пускай лучше он тебя вылечит! Никакого покоя от тебя нету. У-у, вражина! — зло бросила Люська и отодвинула от себя тарелку, — Весь аппетит испортила...

Чтобы хоть как-то скрасить ожидание господина Либермана, я взгромоздилась на велотренажер и остервенело завращала педалями. Хочу заметить, что в мирной жизни велосипед для меня — все равно что космический корабль. Раза два или три я пыталась оседлать двухколесный агрегат. Однако все попытки заканчивались не слишком мягким приземлением в ближайших кустах и ссадинами на различных частях тела. Именно тогда я поняла, что четыре колеса гораздо надежнее, чем два.