Паутина судьбы - Валентин Пушкин Страница 41

Бертаджини спрятал ноги под стул и заметно побледнел.

«Мать вашу, сволочи, – подумал Морхинин, ощущая благополучное состояние гортани. – Я вам сейчас шум устрою». Он запел арию Родольфа из оперы «Сомнамбула», которую исполнял на экзамене в годы юности, но иногда и теперь пропевал ее дома, просто так, для себя.

Сколько лет прошло с тех пор, как он пел эту вещь на людях? «Vira viso o l`oghio meni, in quil`eti, in qui sereni… Si, tranquillo idi posai, della prima, della prima gioventu…» – полился тембристый баритональный бас. Сначала Морхинин пел мягко, не усиливая звучания, но через минуту стал демонстрировать мощь своего голоса. Последний куплет выдал в полный голос, а заключительную ноту нарочно держал так долго, что под потолком звякнули стекляшки небольшой люстры.

У предполагаемых бандитов глаза влажно расширились, в них мелькнуло восхищение, – все-таки это были итальянцы. Сидевшие на диване захлопали жесткими ладонями. Стоявший близко к двери – тоже. Кто-то еще вошел с возгласом одобрения. Парень в куртке смеялся. Бертаджини аплодировал как безумный.

– Белло воче, [9] – произнес седой за шахматным столиком. – Ты, конечно, певец, приятель. Как ты еще ухитрился книжку написать? …Видать, святая Цецилия или сам Никколо, или кто там у вас, помог. Теперь пой по-русски. А то, когда ты пел эту свою арию, мне показалось, будто ты мухлюешь, притворяясь русским. Я на самом-то деле родом из Перуджи и никакого чужого акцента не заметил.

– Владимиро, я буду петь дореволюционный шлягер. Когда-то его исполнял на концертах сам Шаляпин. Говорят, в русских ресторанах на Западе еще исполняют эту цыганщину. Объясните им содержание: «Очи черные, очи страстные…»

Морхинин пел, уже успокоившись, разогретым голосом. Он подражал слышанному некогда со старых пластинок исполнению великого Шаляпина и гремел в большой комнате так ярко и мощно, что, казалось, крыша на доме скоро взлетит в ночное черно-синее небо.

– Брависсимо, – произнес после общих аплодисментов старший мафиози. – Ясно, что вы певец, а может, и писатель. А вы, – повернулся он к Бертаджини, – и правда печатаетесь в мантуанской газете. Я знал с самого начала, что вы ехали из Ассизи. Мне сообщили. Просто я решил малость повеселиться. Езжайте в Мантую. За вами последят мои ребята, на всякий случай, как бы чего не приключилось. А вы, – сказал он Морхинину, – прилетайте еще. Найдите в Болонье хозяина автомастерской super lux Габриэле Альдони, это я. Спойте для моей семьи. Исполнение песен я оплачу, тариф сами установите. Переведите ему, асессор.

Литераторы решили помалкивать по поводу внезапного плена и, к счастью, удачного концерта Валерьяна. Через полчаса после того, как все успокоилось в солидном жилище Бертаджини, в комнату Морхинина на цыпочках проследовал асессор с бутылкой хорошего белого вина и двумя бокалами. Друзья еще раз отметили презентацию морхининской книги и вообще беседовали полночи.

На обратном пути в самолете Валерьян достал из сумки великолепный темно-бордовый том. С обложки на него смотрел поэт Проперций, похожий на боксера с редковолосой челкой над приплюснутым носом и дерзким выражением на скуластом лице.

По возвращении Валерьяна как раз началась пасхальная неделя. Морхинин с Тасей работали в полную нагрузку на правом клиросе храма Иоанна Предтечи. Выдержали праздничную ночь. После ночного торжественного пения разговлялись в трапезной со всем хором, настоятелем и остальным клиром.

Несколько часов до утренней литургии промучились на стульях в репетиционной комнате. Потом, еле держась на ногах, с натруженными голосовыми связками, обливаясь потом, пели литургию. Домой приехали чуть живые, но с приподнятым, уже привычным за многие годы пасхальным настроением. Выпили еще кагора, закусили полученными в церкви крашеными яйцами, куличом, творожной пасхой и упали на постель. Поспав часа четыре, снова помчались на вечернюю службу. И так всю неделю.

Только по окончании первой недели Пасхи певчие правого хора получили передышку до следующей субботы, до всенощной. Тогда Морхинин смог обратиться к своим литературным делам.

Сначала позвонил в журнал «Вымпел» Борису Семеновичу Тусселю.

– Я уже давно осилил ваш роман про оперный театр, – встретил его приветствие почтенный редактор. – Вы человек бесспорно способный, почти талантливый. Однако… видите ли… подача многих конкретных фактов в вашем нынешнем романе… мм… скажем так… для нашего журнала все-таки неприемлема.

– Почему же, Борис Семенович? Вы ведь сами говорили: приоритетными для журнала являются действительные события реальной жизни. Роман во многом автобиографичен. И отдельные персонажи тоже несут в своей сути черты живых или живших не столь давно, даже знаменитых артистов. Почему же…

– Потому что именно те проблемы, которые вы затрагиваете и которые являлись бы интересными для нашего журнала, вы подаете с тенденциозной точки зрения, неприемлимой для демократических читателей, – честно ответил Туссель. – Можете забрать рукопись внизу, у консьержки.

Уяснив невозможность публикации «Шестой кулисы» или любой другой своей вещи в знаменитом журнале, Морхинин позвонил в издательство «Престол». (Это ему рекомендовал успешно издающий два-три романа в год молодой прозаик Дьяков.) По телефону ответили: «Приезжайте с рукописью, посмотрим».

Морхинин положил в кейс «Плано Карпини» и «Шестую кулису», вышел на станции метро «Алексеевская» и направился вдоль проспекта к нужному переулку. По пути он раздумывал с обычной тревогой, примут его рукопись или откажут. Кстати вспомнил: надо позвонить в «Терракоту» Березкиной. Замечательно было бы, если Березкина уже готовит его триумфального (после Италии) «Проперция» с талантливым оформлением художника Михаила Шляма.

Слегка расслабившийся от литераторских фантазий, Морхинин переходил переулок. Внезапно из чьего-то офисного дворца с крытой парковкой вылетел изумрудный «Мерседес». Автомобиль не сбавил скорости и почти снес задумавшегося писателя. Морхинин едва успел отскочить, шарахнувшись спиной о придорожный фонарь. «Вот сволочь», – пробормотал пострадавший от собственной рассеянности Валерьян.

«Мерседес» резко остановился. Распахнулись сразу передняя и задняя дверцы. Вылезли, рыча от досады, два матерых джентльмена в шикарных костюмах.

– Ты что, урод, ослеп или мозги отлежал? – заорал с заднего сиденья кряжистый и слегка лысоватый представитель бизнес-класса.

– А чего вы носитесь, как на автодроме! – попробовал рассердиться Морхинин, хотя колени у него тряслись.

– Что ты крякаешь тут, ублюдок! Я из-за тебя чуть машину не покарябал! Да еще за твой труп отвечать! – продолжал орать лысоватый и, сверкнув золотом часов, ткнул другого в сторону Морхинина, словно натравливая ротвейлера. – Влад, врежь ему, чтобы у него наглости поубавилось.

К Морхинину направился каратель спортивного вида, типичный телохранитель при важном хозяине. Валерьян понял, что ему несдобровать, и от безысходности крикнул: