Язычник - Арина Веста Страница 42

Лера спала на этаже Дионы. С вечера я подобрал ей крепкое успокоительное…

— Я должен предупредить вас о трудностях и опасностях, которые предстоят нам. Я впервые назову вещи своими именами. Барышня Валерия не отвечает за свои поступки. Больны и тело ее и душа. Крещение — таинство, в котором верующий при троекратном погружении в воду умирает для жизни греховной и рождается в жизнь святую, но, как всякое рождение, оно связано с немощью и страданиями плоти, и с опасностями для новорожденного. Обряд крещения предполагает троекратное отречение от Дьявола и в случае с барышней Валерией это не просто слова, ибо дух-разрушитель еще никого не оставлял добровольно. Вам понадобится все ваше мужество. Вы не должны быть смущены непристойностями, бранью и прочими явлениями такого же рода. Будьте готовы к личным оскорблениям, многие ваши тайны и секретные стороны жизни могут быть раскрыты присутствующим. Будьте готовы к виду крови и телесных выделений. Если вы не уверены в себе, то лучше отказаться уже сейчас.

Восприемниками от купели, крестными родителями Валерии должны были стать сам отец Паисий и Диона.

Я так и не смог вспомнить за собой никаких особых проступков. Диона смиренно помогала батюшке, обихаживала Леру и всем видом давала понять, что между нами ничего не было. Такие натуры наверняка испытывают адское сладострастие, совмещая в душе Бога и Сатану. «Цветы ангельские, а когти дьявольские», — пошутил когда-то Антипыч, «заганув» мне загадку о розе-шиповнике. Могучий охранник, по всей видимости, имел тайных прегрешений не больше, чем ореховый комод, стоящий в коридоре.

Перед крещением я заглянул к себе во флигель, достал из-под кровати сумку, с которой вернулся из Бережков. Крученая плеть все еще лежала там. Я повертел плеть в руках. Крестик на рукояти потемнел, ремешки посеклись, но вещь была крепкая и все еще пригодная не только для изгнания бесплотных бесов, но и для полнокровных злоумышленников. Антипыч пользовался ею нечасто. Кто он был? Я впервые задумался над этим, вызывая в памяти его родной, привычный облик. Деревенский знахарь? Но его слушалось все видимое и невидимое. Не обладая ни особым умом, ни жизненной искушенностью, ни духовным саном — он повелевал духами стихий, дождями, ветрами, водою, снегом, волками, пчелами, деревьями, цветами, людьми, их кровью и болезнями, их жизнью и смертью. Он никогда не истязал себя лишениями, не ходил в церковь, и все свои священные дары приобретал и совершенствовал в процессе жизни. И он никогда не просил у Всевышнего ничего, кроме того, что уже дала ему природа. От одержимости он избавлял наложением рук на лоб больного, тихими уговорами и даже лаской. Плеть же была, скорее, ритуальной частью, предметом грозным и символичным. «Главное, не изгнать, а заключить», — вспомнил я наставления старика. По мысли моей, Антипыч уже при жизни пребывал в раю, сотворенным Богом для своих любимых чад. В это состояние безгрешности и благодати лишь мечтал вернуться отец Паисий, чувствуя мучительный разлад, томление узника в темнице, греховность всего своего существа от самого мига зачатия.

Наскоро приняв ледяной душ, я оделся, спрятал за пазуху плеть и в который раз пожалел об утраченном образке, но как закоренелый язычник надел на шею, под одежду, свой тундровый гайтан с медвежьими зубами, полагая, что духовный мир един и злые духи не слишком разборчивы. По дороге я заглянул в лабораторию и, повинуясь смутной догадке, сыпанул в колбу горсть соли, заткнул туго притертой пробкой и опустил в карман.

Девочку уже перенесли на кровать. В комнате появился моток крепкой крученой веревки. После того, как я вошел, дверь за мной накрепко заперли. У изголовья спящей девочки горела свеча. Пламя свечи временами чадило, рвалось от невидимого сквозняка. За окном потемнело, в стекла ударил крупный град.

«Заклинаю тебя всемогущим Богом, аминь, аминь, аминь», — произнес батюшка и окропил кровать с лежащей девочкой.

По телу Леры прошли крупные волны, лицо ее перекосилось и задрожало. Одеяло приподнялось и затрепетало по краям, словно под ним гулял ветер. Внезапно Лера подскочила и села на постели, озираясь по сторонам вытаращенными глазенками. Гривка русых волос встала дыбом. Через миг она упала на спину и выгнулась болезненной дугой пятками к голове. Ее движения напоминали судорожные изгибы гусеницы, жесткие и пластичные одновременно. Суставы ее гнулись с невероятной гибкостью. Это был танец под беззвучную сатанинскую музыку, конвульсивный ритм преисподней. Протянув к девочке руку с распятием, батюшка опустил глаза в молитвослов, громко и четко проговаривая молитвы.

Тело Леры ослабло, опало, она вспотела и заметалась по постели задыхаясь.

— Отпустите меня, не мучайте, — она пришла в себя и теперь плакала и страдала так, как может плакать и страдать измученный десятилетний ребенок. Через миг личико ее побагровело от тяжелого удушья, девочка вцепилась в горло, из-под ногтей выступила кровь.

— Лерочка! — испуганно вскрикнула Диона.

Она бросилась к девочке, пытаясь разжать посиневшие пальцы Леры, клещами стиснутые на горле.

Батюшка не успел преградить ей путь. Лера резко очнулась, открыла незрячие глаза-бельма, вцепилась в плечи Дионы обеими руками и так затрясла ее, что голова Дионы запрокинулась и рассыпавшиеся волосы ливнем покрыли плечи. Через миг Лера впилась в Диону зубами и вырвала клок платья. Батюшка зажмурился. Я успел разглядеть родинку на ее груди, о которой предпочел бы не знать. Диона вырвалась, оставляя в пальцах Леры куски платья, и, закрывшись руками, вжалась в стену. Охранник невозмутимо накинул на нее свою черную куртку с эмблемой службы. Стуча зубами, Диона до подбородка застегнула молнию.

Лера или тот, кто сидел в ней, вновь жалобно застонала, забилась. Девочка разметала руки, ее согнутые колени тряслись. Казалось, она умирает.

Кровать с телом девочки приподнялась над полом и с силой обрушилась на пол. Одновременно взлетел столик и все, что лежало на нем. Святая вода выплеснулась в лицо отца Паисия. Попало и на меня. По комнате пробежал дробный стук, словно кто-то изнутри выстукивал стены. От кровати с распростертой девочкой ползла тяжелая трупная вонь и накатывали волны холода.

Побелевшими губами батюшка читал молитву, он был страшно напряжен. Я видел, как напрестольный крест заиндевел в его руке.

Лера глухо залаяла, вскоре лай перешел в вой. Отец Паисий приблизил к ее лицу руку с распятием.

Девочка с визгом извернулась спиной и попыталась содрать с себя туго завязанную у запястий и щиколоток белую рубашку. Постель и рубаха потемнели от мочи и крови.

— Привяжите ее, — скомандовал батюшка.

Вдвоем с охранником мы прикрутили Леру к кровати. Веревки впились в детскую кожу. Внезапно тело ее стало твердым, как камень. Веревки затрещали.

— Слизняк, вонючка, — со злобой выплевывала слова Лера. — Три года в лагере пред паханами очко рвал, выслуживался.

Я не сразу понял, что демон в образе девочки говорит обо мне. Это существо помнило то, что я сам давно забыл. Все мелкое, отвратительное, от чего я стремился избавиться как можно скорее, чтобы, как раньше, любить и уважать себя, выворачивал наизнанку некто злобный и всезнающий, засевший в этой маленькой растерзанной девочке.