Моему судье - Алессандро Периссинотто Страница 42

Я все шел и шел. Несмотря на солнце, пляж все равно наводил грусть. В голове опять звучала песня Бреля.

«Mon рèге disait / C'est le vent du Nord / Qui a fait craquer la terre / Entre Zeebrugges et l'Angleter-re… / C'est le vent du Nord / Qui port era en terre / Mon corps sans ame / Face à la mer». [23]

Ведь после промывания мозгов, устроенного мне месье Арманом, именно из-за этих песен я и приехал сюда, чтобы смотреть на Северное море и чувствовать, как дует в лицо этот самый северный ветер, который прибивает к берегу и выносит на землю бездыханные тела утонувших в море.

Я прошел весь пляж из конца в конец. Прошел через весь городок, если можно так назвать место, где летом бывает до ста тысяч жителей. Иногда песчаную полосу пересекал деревянный причал, он шел к морю от самой дороги и заканчивался чем-то вроде нефтяной платформы, только вместо бура там стоял ресторан. Я насчитал их восемь и для нашего с Марике обеда выбрал третий с востока.

Марике чуть опоздала на свидание.

— Прости, на почте была ужасная очередь. Если в выходной не переделать все дела…

— Ерунда, забудь.

Я пригласил ее в ресторан, и она согласилась.

Ресторан был необъятных размеров, а может, просто выглядел таким большим потому, что столики пустовали, а стеклянные стены, казалось, уходили прямо в море. Кроме нас сидели еще три или четыре пары, немолодые люди, на таких смотришь и думаешь: вот бы так же состариться.

Жареная рыба под мозельское. Под две бутылки мозельского, потому что первая сразу кончилась.

Мы поговорили о наших кошках, о людях, которым не хватает денег до зарплаты, о том, что бы там могло быть за этим морем и какими мы были в детстве…

Подали сладкое, потом какой-то непонятный ликер, который мы только пригубили.

— Хочешь заняться любовью? — спросила Марике.

Не знаю, какое у меня стало лицо — изумленное ли, обрадованное, смущенное. Во всяком случае, странное, потому что она добавила:

— Имей в виду, хоть я и зарабатывала этим десять лет, у меня еще не пропала охота заниматься этим с теми, кто мне нравится.

Я заплатил, и мы поскорей поднялись. На улице, идя вдоль причала, я взял ее за руку. Мне казалось, что нужно отдать хотя бы такую скромную дань романтике, прежде чем перейти к сексу: что-то вроде любовной прелюдии.

Держась за руки, мы прошли по пляжу до моего дома, и мне казалось, что Марике рада происходящему и тому, что произойдет после.

Мы вошли в подъезд и сели в лифт. Когда двери автоматически закрылись, она поцеловала меня долгим поцелуем, как целуются влюбленные.

Только я отворил дверь, Кандид выбежал мне навстречу, но увидев Марику, полез прятаться под кресло.

Она его подозвала:

— Ну иди сюда, дай тебя погладить. Но Кандид оставался непреклонным. Марике опять поцеловала меня, уже не так долго, потом с обычным «сейчас приду» исчезла в ванной.

Я разложил диван. Она вернулась в комнату совершенно голая.

В отличие от лица, время не оставило следов на ее теле. Оно все еще было стройным, нежным, красивым.

И мы занялись любовью.

Сначала в ресторане, когда она мне это предложила, я думал, а как это будет с профессионалкой. Не с проституткой, которая торопится поскорей отделаться, чтобы заняться следующим клиентом, а с профессионалкой в эстетическом смысле, в смысле зрелища. Может, это похоже на балет, думал я, на какой-нибудь танец: заученные жесты, рассчитанные движения… А оказалось наоборот — нежность, естественность, непосредственность. Марике была со мной и была собой, не пытаясь стать кем-то еще, это чувствовалось. Думаю даже, что и оргазм у нее был настоящий.

Не хочу вдаваться в подробности, господин судья, иначе нам придется вспомнить уже не Лиалу, а Анаис Нин. На самом деле я думаю, что жизнь у Марике совсем не романтическая, скорей Готорн, [24]чем Каролина Инверницио.

После мы лежали в постели обнявшись, и она, отдавая дань традиции пускаться в откровенности после занятий любовью, рассказала мне о своих планах на будущее.

— Знаешь, — сказала она, — я хочу открыть собственный бар, как Дуду.

— Тут?

— Нет, на Голландских Антилах.

У каждого свой рай, у кого налоговый, у кого нет.

— Я откладывала каждый грош и в Амстердаме, и здесь тоже. Работала без отпусков, одежду почти не покупала, никуда не ездила, зато теперь у меня уже половина того, что нужно. Я все вложила в облигации. Через пять-шесть лет я получу большой приз: мой собственный бар в тропиках.

Вы понимаете, господин судья? Бар, какой-то дурацкий бар. Марике полжизни работала на износ, десять лет подряд совокуплялась на глазах у истекающих слюной мужчин, ее пять раз на дню имели в задницу — ради чего? Ради бара.

Кто обрек нас на эти убогие, куцые мечты, кто лишил способности мечтать о другом будущем? Объясните мне, господин судья.

Бар Марике вроде моей «Титано Информатики»: черная дыра, в которую уходит вся жизнь. Бар, где полно клиентов, фирма, которая хорошо работает, успех, который обращается в деньги, — зачем искать еще чего-то? Зачем искать большего? И все-таки, хотя мечты у нас дешевенькие, нам не дано их осуществить: не удалось мне и вряд ли удастся Марике, несмотря на всю ее экономию.

Я вдруг крепко обнял ее и поцеловал, и она не поняла почему. Но была довольна.

Теперь мы спим вместе каждую ночь. У нее или у меня. И ведем себя как влюбленные, хоть и знаем, что это неправда.

Дата: Четверг 17 июня 19.00

От кого: miogiudice@nirvana.it

Кому: angelo@nirvana.it

Тема: Никаких вестей или почти

Прости меня, я поступила бестактно, вмешалась в твою жизнь или еще хуже — подсматривала в замочную скважину. Просто ты хотел, чтобы я поняла тебя, и я, в очередной раз, пытаюсь.

Лаянка продолжает скрываться, обыск квартиры и офисов не дал ничего. Все в полном порядке, никаких следов, что он был связан с NHF. Точнее, следы спрятаны, скрыты где-то в папках с именами художников.

Как только появятся новости, сообщу.

Дата: Понедельник 21 июня 14.56