Объявляю убийце голодовку - Инна Павлова Страница 42

Милиционер помоложе наконец стряхнул с себя оцепенение и попытался вклиниться в Аллочкину прочувствованную речь.

— Значит, труп — это для вас ерунда?! — поинтересовался он и съехидничал: — К счастью, так считают не все, а только «законопослушные гражданки». Хорошо, что вызвавшая нас, как вы выразились, бабка — она вас, кстати, помоложе будет — думает иначе.

Если до сих пор толстяки имели только одного недоброжелателя в моем лице и одну рассерженную молодую женщину в Алкином, теперь они приобрели смертельных врагов. Честно говоря, я даже пожалела обоих и честно попыталась урезонить разъяренную Алку. Лично я на их месте хорошо бы подумала, прежде чем утверждать, что Тамара Альбертовна, бог знает когда отпраздновавшая официальное окончание трудовой деятельности, выглядит моложе Аллочки. Чтобы проглотить такое, недостаточно даже ее природной флегматичности.

Колобкам еще повезло, что подружка находилась не в лучшей физической форме, — до серьезных травм не дошло. Но речь теперь уже шла не об оскорблении при исполнении, а о нанесении побоев, что, понятное дело, предполагало куда более длительный срок тюремного заключения.

Алкину свободу мне удалось сохранить в основном благодаря существенной прибавке к милицейской зарплате. Ну и к состоянию подружкиных нервов колобки отнеслись с пониманием, узнав, на каком поприще девушка трудится. Вероятно, поменяться с ней местами они не согласились бы даже за президентскую зарплату.

Дальнейшая беседа вроде бы приняла более мирный характер, но сказать наверняка затрудняюсь, так как ночная встряска и недавние переживания как-то очень гармонично легли на мои имеющиеся проблемы, и я благополучно отключилась.

Пришла в себя я на диване в комнате, и вовсе не потому, что кто-то обеспокоился состоянием моего здоровья, а от шума голосов из кухни. Порадовавшись оставшемуся пороху в пороховницах толстяков (не Алка же меня в комнату перетаскивала!), я прислушалась к кухонным дебатам.

Нетрудно было догадаться, что Алла честно поведала о том, что выходила из дому она, а не я, и таким образом вместо меня подверглась допросу. Не могу не отметить, что, невзирая на нанесенную обиду, девушка искренне старалась отвечать максимально полно на вопросы, которые милиционеры, наученные горьким опытом, также старались формулировать предельно доходчиво и корректно.

— Вам известна причина, по которой ваша соседка вызвала милицию?

— Полагаю, да. Соседка испытала ночью определенные неудобства, вызванные несовершенством конструкции, данного здания, делающей слышимость происходящего в квартирах недопустимо высокой. — Предположив, что милиционеры, тем не менее, могли что-то упустить, Аллочка предельно развила свою мысль: — Она проснулась, когда Татьяна с покойником выясняли отношения. И Тамара Альбертовна сдуру побежала в милицию.

Аллочка излагала события более чем складно, превзойдя саму себя. Неудивительно, что милиционеры повеселели.

— Выходит, ваша подруга имела длительную беседу с неопознанным объектом, впоследствии найденным мертвым? Так? — Судя по неприкрытому восторгу в голосе говорившего, у него внезапно обнаружились близкие родственники в Брунее.

У Аллочки столь приятных перспектив не наблюдалось, а посему ее ответ прозвучал гораздо суше.

— Нет, не так! А совсем даже наоборот, — отрезала она и, хотя видеть я ее не могла, боюсь, одарила потенциального нефтяного наследника своим коронным взглядом. На меня она так смотрит редко, разве что когда я предлагаю ей не есть после десяти вечера. — Я вам русским языком объясняю, как все было. Может, вы постараетесь сосредоточиться?!

Коллективное сопение подтвердило намерения обоих тугодумов показать себя с лучшей стороны, однако совершенно не смягчило суровую училку.

— Повторяю, покойником этот тип был раньше, до того, как притащился к Тане. А вот как раз потом он был совершенно даже живой и, может быть, здоровый, хотя, конечно, утверждать с полной уверенностью не возьмусь. Я не врач и его не осматривала!

Врожденное чувство справедливости не позволило мне не отметить, что пострадавшую нервную систему бедолаги вряд ли поправят на средства, что я уже уплатила. Если они потребуют прибавки, упираться мне не позволит совесть.

По мере того как ситуация прояснялась (для меня, но никак не для ментов), я все меньше переживала за блюстителей порядка и все больше тревожилась о собственной судьбе.

Никакое умственное напряжение так и не помогло ментам уразуметь, что до них пыталась донести подруга. Но самое печальное, что сомнения, стойко поселившиеся в их душах, одолели и меня. Аллочка-то сейчас слишком взволнована да и не успела отойти от нанесенного ей оскорбления, иначе даже ей хватило бы ума сообразить, что мой ночной гость, если речь, конечно, идет о нем, а не о ком-то другом, наконец обрел покой. Вечный.

Меня забила дрожь, а зубы принялись постукивать в такт участившемуся сердцебиению. Вот только этого мне недоставало! Свежего трупа! Я представила, как начну удовлетворять законное любопытство представителей закона относительно личности покойного, рода его занятий и степени нашей с ним близости, позволившей ему навещать меня глубокой ночью, и чуть не присоединилась к усопшему.

Можете мне поверить, я вовсе не гордилась, что просчитала все до мелочей, и прискакавшие колобки принялись терзать меня именно теми вопросами, которые я предвидела.

— Вы утверждаете, что с этим человеком не знакомы?! — Петруша совал мне фотографию моего знакомого трупа и поминутно утирал испарину со лба грязным носовым платком.

— Утверждаю, — кивнула я. А что мне еще оставалось?

Боюсь, у собеседников сложилось превратное представление о моей нравственности. Они перестали приставать с паспортными данными покойника, будучи, видимо, наслышаны, что современный этикет вовсе не настаивает на обмене визитными карточками перед интимными контактами, но от попытки узнать, при каких обстоятельствах я пригласила мужика «на огонек» и вручила ключи от собственной квартиры, не отступались.

Ну и как, скажите на милость, я им должна была втолковать, что я его не приглашала? Прямо как в фильме: «Не виноватая я, он сам пришел»! Но у меня не было таких божественных форм, как у Светланы Светличной, кроме того, я была полностью одета, так что средств убеждения оказалось маловато.

Я решила запираться до конца. Доказать, что это я пристрелила покойника, никто и никогда не сможет, пусть таскают меня по экспертизам, обыскивают квартиру, мне уже все равно, но свидетельств моей причастности к преступлению нет и быть не может. А рассказывать байки о нашей встрече в подсобке, плакаться, что неизвестные в камуфляже умыкнули мои ключи, пока я пребывала в бессознательном состоянии, а потом передали их этому недорезанному, — этого они от меня не дождутся. Ни в психушку, ни в тюрьму не хочу. Так что сейчас именно тот случай, когда меньше говоришь, дольше спишь в своей постели.

По истечении двух с половиной часов бесплодных попыток расколоть меня или Алку бедолаги удалились, предупредив о нежелательности моего отъезда. Принимая во внимание обтекаемость формулировки и своеобразную мимику Петруши, сказанное я интерпретировала как настоятельную рекомендацию не смешивать свои интересы с интересами следствия и исчезнуть незамедлительно. При этом, не желая бросать слишком уж неприглядную тень на тружеников пистолета и дубинки, замечу, что убийцей они меня, похоже, все-таки не считали.