Предупреждение Эмблера - Роберт Ладлэм Страница 43

В ухе снова затрещало, как будто там сидел кузнечик.

— Таркин, ты не уснул? Очнись. Я собираюсь...

— Нет, — прошептал он в микрофон, спрятанный в лацкане пиджака. — Нет.

Но взрывотехник уже был по горло сыт затянувшимся ожиданием. В его голосе Таркин различил нотки цинизма, свойственного едва ли каждому, кто задержался на оперативной работе чуть больше положенного.

— Раз, два, три — беги, кролик, беги.

Взрыв прозвучал тише, чем можно было ожидать. Как будто лопнул надутый бумажный пакет. Изнутри деревянный подиум был укреплен стальными пластинами, чтобы свести к минимуму поражающий эффект и одновременно направить всю силу взрывной волны на человека, стоящего за подиумом.

Дальнейшее развернулось перед Таркином, как сцена из фильма, снятая в замедленном режиме. Ван Чан Люн, надежда миллионов тайваньцев — ждущих реформ горожан и простых крестьян, студентов и лавочников, — на мгновение замер, затем упал на помост с разорванным животом, из которого уже выползали внутренности. Обожженные, почерневшие остатки подиума лежали слева от него, и над ними поднималась струйка дыма.

Несколько секунд распростертое тело оставалось неподвижным. А потом Таркин увидел, как тайванец приподнял голову и посмотрел на застывшую в ужасе толпу. Произошедшее затем поразило и изменило Таркина: взгляд умирающего сместился и остановился на нем.

День был жаркий и влажный, и Таркин вдруг почувствовал, как пробило его холодным потом. В этот же миг он понял, что эпизод останется с ним навсегда, что глаза Ван Чан Люна будут преследовать его вечно.

Он прибыл на Тайвань, чтобы убить человека, и человек этот, как и было предусмотрено планом операции, был убит. Человек, который, сверхъестественным образом дотянувшись до него взглядом, разделил с ним свои последние, предсмертные мгновения жизни.

Даже сейчас лицо его не выражало ни ненависти, ни злобы. Только растерянность и печаль. Это было лицо мудрого идеалиста, сознающего, что умирает, но не понимающего почему.

И Таркин тоже не знал: почему?

Толпа очнулась, всколыхнулась, загудела, заволновалась, и среди всего этого невообразимого шума он разобрал голос птицы. Таркин оторвал взгляд от жуткой картины и увидел перед собой пальму с громко щебечущей иволгой.

Он шевельнулся, вдохнул застоявшийся воздух давно не проветривавшейся комнаты и вспомнил, что находится в мотеле. Открыл глаза. Трели не смолкали.

Звонил телефон. Тот самый, который он забрал у убитого возле озера оперативника.

Таркин нажат кнопку включения и поднес трубку к уху.

— Таркин, — приветствовал его добродушный мужской голос.

— Кто это? — настороженно спросил он.

— Я контролер Осириса.

— Не самая убедительная рекомендация.

— Да уж, знаю. Мы очень озабочены случившимся. Такое нарушение режима секретности.

— Нарушение режима — это когда кто-то вскрывает вашу почту. Когда же убивают оперативника, это кое-что посерьезнее.

— Чертовски верно. У нас уже есть кое-какие соображения по поводу случившегося. Поэтому вы нам и нужны. И немедленно.

— Я понятия не имею, кто вы, черт возьми, такой. Утверждаете, что Осирис работал на вас. А насколько я могу судить, на вас работает тот, кто его застрелил.

— Таркин, послушайте меня. Осирис был нашим ценнейшим агентом. Мы все скорбим по нему. Для меня лично его смерть огромная утрата.

— И вы хотите, чтобы я поверил вам на слово.

— Да, хочу. Мне известно о ваших способностях.

Эмблер молчал. Незнакомец — так же, как Аркадий и Осирис, — знал о его способности распознавать обман. Искренность, напомнил он себе, еще не гарантия правды. Тот, кто вышел на контакт, сам может быть жертвой обмана. С другой стороны, у него не было иного выбора, как только принять предложенную игру. Чем больше он узнает об организации, тем больше шансов докопаться до правды, понять, что случилось с ним самим и кто он такой на самом деле.

Одно лишь гвоздем сидело в мозгу. За время карьеры Эмблеру приходилось принимать участие в так называемых пошаговых операциях: одна информация вела к другой, степень важности каждой последующей детали была выше, чем предыдущей, и весь расчет состоял в том, чтобы привлечь и заманить противника в ловушку. Успех операции зависел в первую очередь от того, насколько достоверной представлялась передаваемая по цепочке информация; чем опытнее противник, тем убедительнее она должна выглядеть. Главная сложность заключалась в умении преодолеть барьер осторожности; искусный и искушенный игрок нередко пользовался услугами посредников, выходивших на контакт с заранее подготовленными и требующими незамедлительного ответа вопросами. Не все ответы обязательно должны были быть правильными — это могло вызвать подозрение, — но они должны были соответствовать определенной схеме. Один неверный шаг, и дверь захлопывалась.

Случалось и так, что враг запускал обратную программу, роли менялись, и уже хвост начинал управлять собакой, а охотник становился добычей.

Сейчас определить тип игры было невозможно, а такая игра, как он знал на собственном опыте, самая опасная из всех. Но если отказаться, что останется?

— Хорошо, я слушаю, — сказал Эмблер.

— Встретимся завтра в Монреале. Воспользуйтесь любыми документами. Те, что вам дал Осирис, должны сработать. Но выбор за вами. — Дав подробные инструкции, незнакомец предупредил, что вылететь нужно уже утром.

Не успел Эмблер закончить разговор, как позвонила Лорел. Она успела заметно успокоиться, но все же в голосе проскакивали нотки тревоги — за него. Он быстро объяснил, что должен отправиться на встречу и что с ним связался контролер Осириса.

— Не хочу, чтобы ты уезжал.

— Ты боишься за меня. Я тоже боюсь. Но еще страшнее никуда не ехать. — Он помолчал. — Я как рыбак на лодке. Закинул удочку и видит — леска натянулась. Но что там? Парусник или большая белая акула? Он не знает, но и отпускать не решается.

Лорел долго не отвечала, потом вздохнула.

— А ты не боишься, что лодка перевернется?

— Боюсь. Но все равно не отпущу.

* * *

Дискавери-Бэй, Новые Территории

Главным достоинством роскошной двенадцатикомнатной виллы, построенной в точном соответствии со стилем двадцатых годов прошлого столетия, была не прекрасная, обтянутая дамассе французская мебель позолоченного дерева и не обитые шелком стены, а цветочная терраса с видом на тихие воды залива Дискавери-Бэй. Розоватые лучи вечернего солнца скользили по уходящей к горизонту переливающейся глади. В конце террасы за накрытым белой льняной скатертью столом, уставленным дюжиной редких, умело приготовленных блюд, сидели двое мужчин. Ароматы кушаний смешивались с ленивым бризом. Один из обедающих, седовласый американец с высоким лбом, с наслаждением вдохнул, закрыл глаза и подумал, что в прежние времена такой пир был доступен лишь очень немногим за пределами китайского императорского двора.