Наместница Ра - Филипп Ванденберг Страница 43

Царица горько усмехнулась:

— Украла супруга? Ха, это я вручила тебе его в подарок! Тутмос, да живет он вечно, был кем угодно, только не тем мужем, который мог разжечь ревность в сердце жены.

— Так, значит, единственное мое прегрешение — это то, что я родила фараону сына? — Исида потупила взор и замолчала.

А царицу Хатшепсут слова служанки ранили в самое сердце. Ибо в них звучала истина. Но разве могла она признаться себе, что лишь рождение этого мальчика развело их подобно заклятым врагам в битве? Она, возлюбленная дочь Амона, оказалась под служанкой царя, потому что ее страстное желание родить народу Гора так и осталось неисполненным!

Итак, Хатшепсут решительным жестом отмела все возражения, словно сказала: «Замолчи, ты несешь чушь!»

— Завтра, на рассвете дня, — грубо отрезала она, — у берега будет ждать барка, которая доставит тебя в Бубастис.

По воле богов Сененмуту удалось доставить в столицу царства оба обелиска в целости и сохранности. И когда каменные иглы были выгружены на берег тем же методом, что и погружались, ликованию фиванцев не было конца. Где бы ни появлялся Сененмут, везде в воздух бросали цветы и славили его как героя.

Но советник и управитель дома царицы-фараона пребывал в горе из-за смерти учителя своего Инени, он даже чувствовал себя повинным в постигнувшей того участи, и потребовалось немало утешительных слов, чтобы к нему вернулось присутствие духа.

Даже Хатшепсут не смогла убедить Сененмута продолжить работы по установке обелисков, пока не был погребен Инени. Всех рабочих, приданных ему на этот заказ, направил он на возведение гробницы для своего учителя и выстроил Инени усыпальницу не хуже, чем дворец фараона.

Своды и стены залов и коридоров были испещрены рельефами, изображавшими, как Инени с супругой своей Аххотеп во время прогулки отдыхает в тени сикомора, каковых в его саду насчитывалось семьдесят три, помимо двухсот пальм, тридцати персиковых деревьев, яблонь и тамарисков. Лучшие и самые ловкие в стране резчики по камню снабдили переходы священными письменами, в которых говорилось от имени Инени: «Всю мою жизнь принес я с собой, и нет в ней ничего злого, что можно было бы присовокупить, так что состарился я в доброте сердца. Я служил трем царям и наслаждался их милостью; я ел с ними с одного стола мясо, овощи, фрукты, хлеб и мед; и пил с ними пиво из одной чаши».

А на противоположной стене перечислялись все монументы, которые возвел Инени за свою долгую жизнь: большой парадный зал храма в Карнаке с колоннами в форме папируса, пилоны по обеим сторонам, искусственное озеро на востоке столицы, усыпальница первого Тутмоса и все постройки в царстве до того, как сменил его Сененмут. Когда же гробницу уставили мебелью и утварью, золотом и серебром, которыми платили Инени три царя за его работу, когда рабы доставили корзины с фруктами, кувшины с вином и маслом, объявил Сененмут, что усыпальница готова к погребению. И тогда похоронная процессия во главе со жрецом Сем пустилась к западу через Нил, — ничем не отличаясь от проводов фараона в загробное царство.

Только после этого начал Сененмут пробивать внешнюю стену гипостильного двора в Карнаке, чтобы установить в нем каменные иглы царицы. Пастухи и крестьяне с обоих берегов Великой реки несли кожаные мешки, кувшины и бадьи с молоком своих коз, ослов и коров и взбивали молоко хворостинами, чтобы обелиски лучше скользили по высокой пене. И пока достигли они внутреннего двора храма, прошло семь месяцев; всходы давно собрали урожаем, и месяц пахон заставлял людей мерзнуть. Тхути, золотых дел мастер, покрыл вершины шпилей чистым золотом, данью варваров.

Но пока что колоссы лежали на земле, и те, кто прежде сомневался, что Сененмут сможет доставить их по стремнинам Нила до излучины у ворот Карнака невредимыми, теперь высказывали опасения, будут ли колонны такой высоты вообще возведены и устоят ли. Возможно, громы Амона, а то и легкое дуновение Шу разрушат их, как разрушают стены из нильского сырца.

Но Сененмут был неколебим и с уверенностью в успехе продолжил работу. Как же удивились фиванцы, когда в один прекрасный день первый обелиск начал подниматься сам по себе. Великие боги, как Сененмут мог совершить такое? «Боги благоволят ему!» — передавали из уст в уста, а втихомолку, прикрывая рты, шептались: «Убереги нас бог от него. Он маг и чародей!»

А на самом деле Сененмут лишь воспользовался силой бога земли Геба, изо рта которого вытекают воды, а на спине произрастает растительность. Сененмут вынул грунт возле одного конца обелиска на глубину двадцати локтей, и он сам погрузился в царство Геба, в то время как другой конец поднялся к Ра, будто поддерживаемый невидимыми руками. И только после этого Сененмут велел поставить целый лес опорных балок, с помощью которых поднимали, устанавливали, вращали… При этом все рабочие четко исполняли приказы Сененмута, Величайшего из великих страны, ибо каждый знал, что он по заслугам любимец царицы-фараона, а она — любимица богов. И вот, когда настал пятый день месяца паини, первый обелиск прочно стоял, устремившись в небо. А на тринадцатый день месяца месоре уходил за облака и второй.

Сененмут звонко смеялся, и его голос раздавался меж стенами храма подобно крику перевозчика на просторах Великой реки. Он смеялся от переполнявшей его гордости, оттого что столь знаменательное дело удалось, а также от радости, что только они с Хатшепсут были посвящены в тайну замысла обелисков. Как на крыльях летел Сененмут в царский дворец, чтобы принести волнующую весть: великий труд завершен! Однако у священного озера, где статуи богов смотрятся в зеленую гладь воды, словно распутница в отполированное серебро, его задержали двое подростков, издали любовавшиеся золочеными шпилями. Тутмос, юный фараон, а его друг Амсет загородили архитектору дорогу и с молитвенно сложенными руками просили рассказать, как удалось ему поставить таких колоссов. Они повисли на нем и отвели к каменной скамье под сенью двух сикоморов. Сененмут не заставил себя долго упрашивать, он уселся, а мальчишки примостились у его ног. И начальник всех строительных работ фараона поведал, как с помощью деревянных клиньев, разбухающих оттого, что их поливают водой, из гранитной скалы были выбиты каменные иглы, как перевозили их на огромной барже, как благодаря силе Геба они встали на свое место.

Тутмос и Амсет ловили каждое слово, открыв рот. И когда Сененмут закончил рассказ, они еще долго молчали. Но только он собрался уходить, как Тутмос вскочил и встал перед ним.

— Мою мать сослали в Бубастис, — неожиданно сообщил он, и не было в его голосе боли или печали, но глаза горели беспомощной детской яростью.

Сененмут пришел в ужас. Он слыхом не слыхал о ссылке Исиды, но нетрудно было догадаться, чего хочет от него Тутмос.

— Когда? — спросил Величайший из великих.

— Сегодня, рано утром. В чем провинилась моя мать, что царица так с ней обошлась?

Сененмут покачал головой, словно хотел сказать: «Ни в чем она не виновата, ни в чем!» Но он молчал, потупив взор. Та ненависть, которую Хатшепсут питала к царице-матери, никогда не находила у него поддержки. В конце концов, Исида сблизилась с фараоном не в результате интриг, просто царь избрал ее в наложницы, как сама Хатшепсут взяла в любовники его.