Жизнь, застигнутая врасплох - Михаил Март Страница 43

— Писатель. Мое настоящее имя Павел Михайлович Слепцов. Может слышали?

— Не приходилось. Одно могу сказать вам с уверенностью. О выписке думать еще рано. У нас есть милицейские протоколы, решение суда, заявление вашей жены, показания свидетелей. Все это подлинные и убедительные документы, а не поклеп недоброжелателя. И наконец, заключение комиссии, куда входили лучшие психиатры республики.

— Понимаю. С такими аргументами трудно спорить. У меня есть враги, желающие от меня избавиться. Влиятельные богатые люди. Меня попросту подставили. Такое уже случалось. Можно себе такое представить?

— Очень трудно. Я придерживаюсь фактов, думать по-другому заставлять вас не буду. Человека, страдающего навязчивой идеей, переубедить очень трудно. Практически невозможно. Я не ставлю перед собой таких целей. Моя задача помочь вам избавиться от бредовых идей. Вылечить вас невозможно, но снять обострение мы можем.

— Вы ставите мне на лоб штамп шизофреника и не хотите разобраться в сути событий.

— Почему же, это моя обязанность. Я готов вас выслушать и даже рассуждать вместе с вами. Течение ваших мыслей очень важно для меня. Давайте рассуждать. Я готов. Вы сказали, что живете в Москве. Допустим. Ответьте мне на один сложный вопрос. Как вы попали в Караганду за три с лишним тысячи километров от Москвы.

— При чем здесь Караганда?

— При вашем диагнозе нельзя так жить. Вы же себя в могилу гоните. До «белочки» дошли?

— Белочки?

— Белая горячка. На обиходном сленге.

— Выпиваю, конечно, но чертиков еще не видел.

— Веруете ли вы в Бога?

Слепцов перекрестился, хотя церковь его интересовала только как музей.

— Скорее всего, я отношусь к категории безбожников. Моя первая жена была женщиной набожной. Я ходил с ней в церковь. Сопровождал ее, так точнее. Крестился, свечки ставил. Совершал обряд, но не более того. Вторая жена оказалась сущим дьяволом. С ней я рука об руку полетел в тартарары и до сих пор нахожусь в состоянии падения в преисподнюю.

— Давно умерла ваша первая жена?

— Четыре месяца назад. Мы были разведены. Просто я к ней вернулся после смерти второй жены, мы жили вместе год, и она скончалась.

— Вы окончательно запутались.

— Я не путаюсь. Голова плохо соображает. Разучился правильно излагать свои мысли. Сказываются перегрузки.

— Возможно. Вам надо отдохнуть. Поговорим завтра. Санитар отвел больного в камеру. Слепцов обессиленно свалился на жесткую койку и уставился в потолок. Анализировать ситуацию в таком состоянии очень трудно. Опять он выглядел идиотом. Доказывать психиатру свою вменяемость, когда тебе поставлен диагноз шизофрения, — бесполезное занятие. Каждое сказанное тобой слово оборачивается против тебя. Искать логику, справедливость, понимание и сочувствие можно где угодно, но только не в психушке. В нашей стране попасть в дурдом ничего не стоит. Достаточно получить заявление от родственников. Подпись участкового усугубит положение, и всю оставшуюся жизнь будешь доказывать, что ты не верблюд. Лучший способ избавиться от лишнего человека. Кто он такой? Бомж с чужим поддельным паспортом. Если врач сказал правду о его местонахождении, то дело дрянь. Караганда — это Казахстан. Три с лишним тысячи километров его отделяет от свидетелей. Из надежных остались только Настя и Метелкин. Они недосягаемы. Красотка в темных очках его предупреждала: «Уезжай и не мешайся под ногами». Сам напросился. Спасибо, что не убили, но из числа живых вычеркнули. Он — пустое место. Бесполезно качать права и лезть в бутыл-

ку. Надо соглашаться со всеми диагнозами и требованиями. Доказать, что он не опасен. Юродивый, дурачок. Любой его протест вызывает раздражение, а его попытки докопаться до истины записываются в историю болезни как навязчивые идеи, делая положение безвыходным.

Двое суток о нем не вспоминали. Слепцов расхаживал по камере из угла в угол, не находя себе места. Места здесь явно не хватало. Он молчал и ничего не требовал, глотая свою похлебку. В камеру заходила медсестра делать уколы, но ее всегда сопровождал здоровенный санитар, мордоворот с раскосыми глазами.

Только бы не сойти с ума по-настоящему. Слишком близко к сердцу он принимает происходящее. Ужасающая обстановка давит на психику. Надо занять свои мысли чем-то посторонним. Отвлечь. Можно начать писать новый роман. В голове. Придумать романтическую историю с детективным сюжетом. Когда он увлекался, то забывал обо всем, переселяясь в придуманный им мир.

Надо попробовать.

На третьи сутки его вызвали к врачу. Он взял себя в руки, разработав стратегию своего поведения. Никаких навязчивых идей, никаких вопросов и безобидные ответы без всяких утверждений.

И тут сюрприз. В кабинете сидела женщина с двумя детьми. Одному лет пять, с явными признаками болезни Дауна, и девочка лет трех. Женщина в плохонькой одежде выглядела измотанной и усталой. На вид не более сорока.

Врач не спускал глаз с вошедшего.

— Узнаете, Ефим Иваныч?

— Не имел чести быть представленным.

Женщина заплакала.

— Это ваша жена. Ее зовут Люба. Ваши дети. Ваня и Маша. Люди, с которыми вы прожили не один год.

— Ах, Любочка! Извини. Пелена в глазах после уколов, не признал. Боже мой! Детишки. Вылитый я в детстве. Одно лицо… Не делайте из меня идиота, доктор. У шизофреников отличная память.

Женщина разревелась, прижав к себе напуганных детей.

— Ну за что нам такое горе, доктор? — тихо произнесла она.

— Идите. Мы поговорим позже.

Очередная жена Слепцова вышла, взяв детей за руки.

— Я уже писал книгу о сумасшедших, доктор. Кое-что смыслю в психиатрии. Амнезией не страдаю. Шизика вы из меня сделали, но с памятью у меня все в порядке.

— Одно не связано с другим, Ефим Иваныч. Тяжелая черепно-мозговая травма. Причем не первая. У вас еще старая рана не зажила, а вы получили свежую.

— Я помню, как их получал. Но вам об этом рассказывать не стану. Вы верите кому угодно, но только не мне. Нет смысла брызгать слюной и понапрасну сотрясать воздух. Лучше поберечь нервы, не то еще неврастеником стану. Знаете, чем отличается шизофреник от неврастеника? Шизофреник знает твердо, что дважды два равно пяти. Неврастеник твердо знает, что дважды два четыре. Но это его страшно бесит.

— Присаживайтесь, Ефим Иваныч.

Слепцов подошел к столу и сел на табурет.

— Будем продолжать заполнять историю болезни. Как видите, от меня могут рождаться только дауны, идиоты и олигофрены.

— Дети понедельника.

— Что это значит?

— Рожденные от алкоголиков.

— Приятный комплимент. А еще я по пьянке потопил «Титаник» и развязал Вторую мировую войну. Только я об этом не помню. Амнезия. В Казахстан бежал из