Троянский конь - Стэл Павлоу Страница 44

За обычной некрашеной оградкой располагалась парковочная стоянка. Когда Норт выбрался из машины, он заметил, что все предупреждающие знаки висят вверх ногами.

Он счел это своего рода предупреждением.

10.20

Маленький административный корпус был разделен на множество плохо освещенных помещений. Лабиринт коридоров изобиловал тупиками и перекрестками без указателей. Но детективу все же удалось отыскать кабинет директора, над дверью которого висела табличка: «Доктор Ч. X. Салливан». Оставалось надеяться, что это правильная дверь.

Норт помедлил, чтобы справиться с собой.

«Ты знаешь свою роль. Осталось ее сыграть».

Он глубоко вздохнул, пытаясь унять бешено колотящееся сердце. В висках грохотала кровь. Норт спокойно постучал и шагнул в кабинет.

За столом сидел высокий утомленный мужчина года на два старше самого детектива. Он тут же удивленно уставился на посетителя.

– Непорядок,– пожаловался психиатр и принялся перебирать бумажки на столе.

Норт подождал, пока директор закончит дела, но тот, похоже, не собирался обращать на него внимание.

– Бумаги на столе и так лежат ровно, доктор Салливан. Полагаю, что…

– Наверняка,– отозвался директор более спокойным голосом,– но я не доктор Салливан.

Норт молча ждал продолжения.

– Я доктор Оук. Доктор Салливан ушел на пенсию в прошлом году. А кто вы?

Норт просто показал ему жетон.

– Информация, которая мне нужна, крайне важна. Простите, что отвлекаю вас от дел.

Детектив даже постарался придать голосу оттенок искренности.

Взгляд, который Оук бросил на посетителя, был более серьезным.

– Понятно. И что у вас за дело?

Норт достал фотографию, на которой был изображен старинный шприц, и положил ее на стол. Уставшим бесцветным голосом он задал вопрос:

– Это ваше?

– В смысле музейный экспонат?

Оук неохотно взял снимок. Изображение стеклянного предмета с серебряными насадками было ясным и отчетливым. И директор не мог не заметить гравировки ГГБ – Гудзонская государственная больница. Доктор Оук был удивлен и не скрывал этого.

– Откуда он у вас?

– Напоролся в городе.

Подробней рассказывать детектив не собирался. Оук прищурился, разглядывая фотографию.

– Таким и убить можно.

– Я уже в курсе. У вас не пропадал подобный шприц?

– Едва ли. У нас хранится, конечно, экспонат с тех пор, как открылся сам госпиталь.

– С каких пор?

– Тысяча восемьсот семьдесят первый год. Шприц, две иглы, дополнительный плунжер и проволочный ершик – все это в небольшой коробочке с шелковой подкладкой. Очень красивый набор.

– Похоже, вы хорошо помните свои экспонаты.

Оук спокойно принял комплимент.

– Далеко не во всех психиатрических центрах есть музеи. Неудивительно, что я интересуюсь всем, что касается моей специальности.

Он протянул фотографию обратно.

– Едва ли вы проделали такой путь, чтобы расследовать обычную кражу.

– Убит полицейский.

Лицо доктора Оука помрачнело.

Норт положил на стол снимок Гена и подтолкнул к директору поближе.

– Я пытаюсь выйти на след этого человека. Он вам знаком?

Оук ответил не сразу, осторожно взвешивая слова:

– Нет. Никогда не видел его прежде. Неужели этот молодой человек вломился в музей для того, чтобы выкрасть старинный шприц? Если у него наркозависимость, то он мог бы найти более подходящее лечебное учреждение или аптеку.

– Возможно. Но я полагаю, что он мог либо работать здесь, либо проходить курс лечения.

– Ясно.

– Вы уверены, что не узнаете его?

– Простите.

«Я хочу убить его! Протянуть руку и вырвать ему глаз».

– Попасть в ваш музей можно только по договоренности. Вы же записываете данные посетителей, по крайней мере?

Оук быстро проверил бумаги, лежащие на столе.

– К сожалению, эти записи не здесь. Вы можете сообщить его имя и фамилию?

– Ген. Это все, что мне известно.

– Не так много.

Доктор снял с вешалки пальто, взял связку ключей, которая болталась на гвоздике, искушая Норта с самого начала, и пригласил полицейского следовать за ним. Бросив взгляд на часы, психиатр сказал:

– Я могу уделить вам полчаса, после чего буду вынужден заняться делами. Давайте посмотрим, что можно сделать.

Музей за тяжелой деревянной дверью представлял собой пустынную неопрятную комнату, на полу которой белела слетевшая с потолка известка. Освещена комната была плохо, лампы горели едва-едва, и пахло здесь затхлостью и пылью.

Прямо посередине громоздился тяжелый стул с высокой спинкой, с ремнями на подлокотниках и у ножек. В сиденье имелось отверстие, а на подголовнике высилась устрашающая конструкция – коробка с экраном. Видимо, чтобы привязанный к стулу не мог кусаться и плеваться в окружающих.

Надпись на доске гласила: «Усмирительный стул Бенджамина Раша; ок. 1800». Норт с отвращением оглядел жуткое устройство.

«Кого же тут усмиряли?»

Странное изобретение для человека, который ставил свою подпись под «Декларацией независимости».

Остальные экспонаты, как выяснилось, были не лучше.

– Для чего вот это? – подозрительно спросил Норт, показывая на ящик, смахивавший на гроб, но с решеткой вместо крышки. Ящик висел на цепях, прикрепленных к потолку.

– Это ютикские ясли,– с гордостью пояснил Оук,– названные в честь государственной нью-йоркской психиатрической лечебницы в Ютике. Пациент спит внутри ящика, который раскачивают с целью успокоения. Это напоминает детскую колыбельку, и пациент спокойно засыпает, чувствуя себя в безопасности.

«Где бы мне раздобыть такие ясли?»

На стене позади колыбели висела смирительная рубашка, а рядом – что-то похожее на конские удила. Женский манекен красовался в синей студенческой униформе, которую носили ученики учебного заведения, когда-то прикрепленного к больнице. Были здесь и старые письменные столы, и книги по медицине. Под стеклом пыльных витрин лежали детали одежды, бутыли, веера, расчески и даже опасные бритвы.

Норта пробил холодный пот. По спине пробежали мурашки.

«Неужели это все предназначалось бы мне?»

Что же здесь вытворяли в давние времена с теми, кто терял рассудок?