Фильма пятая. Фильма шестая - Борис Акунин Страница 44

– И вы мне глянетесь, – нежно сказала она. – А я уж колидушой к кому потянулась, никакого мне удержу нет… Заходите, коли вы такой.Познакомимся.

Познакомились быстро. В хате она его за розовую щекупальцами тронула – он сразу запыхтел, стал руку целовать, потом шею, к губамподбирается. Она смеялась, отворачивалась. Поглядывала на часы. Две минутки изпятнадцати прошло.

– Быстрый какой, – шептала, уклоняясь от поцелуев. – Не сказал,как зовут, а уже…

– Я Вася. Калинкин…

– Нет уж, Вася, сначала я тебя угощу, а там… Там виднобудет. Наливочки выпьем, вишневой.

Поигрывая глазами, она заслонилась открытой дверцей буфета,накапала в наливку капель, которых ей дал Опанас.

Села к мальчишке со смешной фамилией, поцеловала. Он, весьдрожа, полез расстегивать пуговицы на ее сорочке.

– Погоди, погоди, – хохотала Мавка. – Выпей сначала. Зазнакомство. До дна!

Он хватанул наливки, снова зарылся носом ей за пазуху.Приговаривал что-то, чмокал. Потом хрюкнул, всхрапнул и навалился всем телом –едва она его удержала. Опанасовы капли были крепкие.

Семь минут.

Потом отволокла к кровати, был он не очень-то тяжелый. Сталараздевать. Хотела оставить в исподнем, но озорное пламя, все горячееразливавшееся по телу, заставило пойти дальше.

Растелешила юнца до голого гола, уложила на перину.Оглядела, усмехнулась. Не мужчина – кутенок. И сопит по-щенячьи.

Накинула одеяло. Сколько прошло?

Тринадцать минут всего.

Ох, умора!

Звонко смеясь, охваченная все тем же пьянящим, бесшабашнымчувством, Мавка выбежала на улицу. Сделала над собой усилие – сдержала шаг,пошла чинной походкой, какая подобала вчительке. Любовь любовью, Дело Делом, норонять авторитет первой настоящей украинской учительницы перед жителямиРусиновки было нельзя. Только спустившись тропкой под обрыв Вильшанки, онаснова перешла на бег.

Свою квартиру Опанас выбрал с большим умом. Хата былабедная, запущенная, но, кроме прямой видимости от Мавкиного дома, была у этойлачуги еще более ценная особенность. Прежние хозяева ловили на речке бреднямирыбу. Чтоб каждый раз не подниматься на обрыв, прорыли ход в погреб под домом.Это давало возможность тайным гостям Опанаса приходить и уходить незаметно длясоседей.

Мавка толкнула кое-как сколоченную дверку, почти того жебурого цвета, что земляная стена откоса. Ход был недлинный, но все-такипришлось зажечь лампу (она вместе со спичками лежала здесь же, на приступке).

С каждым шагом сердце билось быстрей.

Это для Дела, Дело прежде всего, повторяла себе она. Нокогда увидела впереди красноватый свет, просачивавшийся из погреба, чуть незастонала от нетерпения. Как знать, не потаенность ли этих коротких встречраспаляла ее больше всего?

– Что так долго? – сказал он вместо приветствия. – Не сразудым увидела?

Как красиво, сочно он говорил по-украински! Как уверенны,спокойны и властны были его движения! Какой неяркой, внутренней красотойсветились черты простого и сильного лица!

Едва сдержавшись, чтоб не припасть к его груди (он этого нелюбил – инициатива могла исходить только от него), Мавка объяснила причинузадержки. Думала, он тоже засмеется, похвалит. Или, помечталось даже,взревнует. Нарочно рассказала, как раздевала молоденького, хорошенького офицерика.Однако Опанас нахмурился.

– Дура! Это хвост, нечего и думать! Где ты могла наследить?Тебе последнее время и заданий никаких не давалось!

– Жилин мог напоследок напакостить, – предположила она. –Его услали куда-то. Он дулся, что я им пренебрегаю. Написал какую-нибудькляузу. Но бояться нечего. Мальчонка зеленый совсем. Я такого могу на веревочкеводить.

– «На веревочке»! – Он был не на шутку встревожен. – Эх,надо бы, чтоб не рисковать… – Он запнулся, прикусил губу. – …Отправить тебя нату сторону. Но нет у меня больше никого, а дело аховое. Только ты, кохана,можешь мне помочь.

От ласкового слова она и про «дуру», и про сердитый тон, ипро то, что даже не поцеловал, забыла.

– Говори. Что хочешь сделаю!

– Слушай. На нашем участке русские, кажется, затеваютнаступление. Я отправил с Нимцем донесение, что точнее сообщузавтра-послезавтра.

Мавка сдвинула брови. Известие действительно было огромнойважности.

– Да верно ли?

– Черт его знает. Есть у меня сомнение, не обманка ли.Понимаешь, выступал сегодня перед офицерами хлюст один, уполномоченный из штабафронта. Намекал, что скоро у нас тут будет жарко. Но больно уж несолиден. Извание мелкое – подпоручик. Виданное ли дело, чтоб такой мелюзге доверилибольшое дело? Либо же они хитры и нарочно в поддавки играют. Есть такой прием вразведке, «кинуть дурочку» называется. Делают вид, будто запускаютдезинформацию, а на самом деле сообщают правду. Чтоб отвести от нее подозрение…В общем, сомневаюсь я. Если ошибусь – большая беда выйдет.

– Для австрияков? – пожала плечами Мавка. – Ну и ляд с ними.

– Эх, золотце, по-детски рассуждаешь. – Он укоризненнопостучал ее пальцем по лбу. Вроде невелика нежность, а Мавке и то в радость. –Если москали под себя Галицию возьмут, Львовщину, Перемышль, нам лихо будет.Сколько раз объяснять.

Она виновато опустила голову. Прав Опанас. Просто, когда онрядом, голова у нее будто затуманивалась.

– Зовут уполномоченного подпоручик Романов, – продолжил он.– Он теперь начальник дивизионной контрразведки.

– Да я его знаю! Это тот самый, что был у меня с Жилиным. Ятогда же тебе написала.

Опанас насторожился:

– Ты писала, он стажер?

– Так он назвался. Видно, подсидел поручика. А может,наврал, что стажер. Он мне намекал, что у него важное задание, но я подумала, интересничает.

Стал Опанас тереть подбородок, была у него такая привычка.Очень Мавка ее любила – и подбородок тоже любила, с ямочкой.

– Это упрощает задачу. Твое мнение о Романове?

– Нахальный. Хвастун. Неумный. Хотя… – Она подумала. –Иногда во взгляде мелькало что-то. Не очень понятное.

– Вот-вот. Я же говорю: и у меня сомнение.

– Что мне нужно делать? Скажи.

Он взял ее за руку. Пальцы крепкие, горячие.

– То, что лучше всего получается у женщин. Ты умная, всякогомужчину, как под микроскопом, видишь. Захочешь – будешь нитки тянуть и наклубок наматывать. Подмани этого подпоручика. Раскуси его, разжуй. Нынче женочью. Я узнал, где он квартирует, скажу. Но ты его к себе домой пригласи. Таклучше.