Агентство "Золотая шпилька". Дело парикмахера Любочки. Бес в ребро - Ирина Меркина Страница 44

Она запнулась, вспомнив, что для Любочки это больная тема. Они с Пашей и взрослой дочерью жили в крошечной «двушке», и им это очень мешало.

— Интересно, — гнула свое Любочка, — а кто-то из старых соседей остался?

— Гавриловы остались, — взялась перечислять тетя Вася, — Погребенский Людвиг Францевич. Это все те, кому достались квартиры, когда соседи разъехались. Ну, Погребенский профессор, он всегда большую площадь занимал. Кто ж еще-то? А, Важова Клавдия! Та, правда, все больше в деревне живет. Ой, бедная она, несчастная! Дочь похоронила.

— Молодую? — участливо спросила Люба, стараясь скрыть охватившую ее дрожь: воспоминания тети Васи потекли в нужном направлении.

Впрочем, ей тут же стало стыдно. Человек погиб, а она радуется, что удалось получить информацию от не подозревающей подвоха старушки.

— Молодую, лет двадцать пять, двадцать шесть ей было. Под машину попала. Совсем недавно это случилось. Почитай когда же — вчера или позавчера? — хоронили. Меня звали на поминки, да я не пошла, что-то ноги опять разболелись.

— Да, — вздохнула Любочка. — Семья есть?

— У Клавы? Клава-то разведенная, муж в Твери живет. А, ты про Таню. Нет, не замужем. Был у нее друг, интересный такой, в возрасте. Последнее время, бабы болтали, вроде даже жил у нее. Я-то Клавдию давно не видела, она в деревню переселилась, дом у нее там, сад. А Танька здесь жила. Замуж вроде не выходила. Ну, друзья там, парни — этих всегда хватало, девка красивая. Опять же с квартирой, с машиной, зарабатывает хорошо. Вот и мужик этот у нее жил. А кто он — жених или так, неизвестно.

— Такая молодая — и со стариком? — вполне натурально удивилась Любочка.

— Да он не старик, — обиделась за соседку тетя Вася. — Старше ее, ну, сорок с лишним. Седоватый, но не старик. Высокий, с бородкой. Все в темных очках ходил. Любил ее! Я, бывало, в окно погляжу — вон там у нас площадка для детей, и молодежь сидит. И эти двое как голубки, Танька со своим, в обнимку, все хохочут. Жалко девку, ой, как жалко! И Клавдию жалко, одна она осталась…

— Теть Вась, — прервала ее причитания Любочка, потому что сама боялась расплакаться над горем женщины, потерявшей единственную дочь. Как всегда, слыша подобные истории, она начинала думать о Насте, представляла себя на месте несчастной матери, и внутри у нее все холодело. — Теть Васенька, а где эта бедная Клавдия живет, в вашем подъезде или в другом?

— Да в том-то и дело, Любанечка, что в соседнем. От меня спускаться три этажа, да к ней четыре подниматься. А то, думаешь, почему я не пошла. Ноги не дойдут. Кабы еще лифт был…

— А давайте я вас провожу, — предложила Люба. — Табуреточку возьмем, будете отдыхать, когда захотите. Навестить-то надо, беда такая у человека.

— Любаш, да что ты время свое будешь тратить! Некогда тебе, — всполошилась Василиса Трофимовна.

— Ничего, потрачу. Дело это такое, святое дело, надо навестить человека, — решительно сказала Любочка. — Давайте вам что-нибудь накинуть найдем, а то ветер на улице.

— Да я переодеться… Я ж в халате-то не пойду, — засуетилась тетя Вася.

Любочка мужественно дождалась, пока старушка наденет «партийное» платье — «на партсобрания в нем ходила, когда еще в машбюро работала», помогла ей причесаться и натянуть на опухшие ноги уличные туфли. Они были сильно разношены, но Василиса Трофимовна все равно скривилась от боли. И они пустились в путешествие, во время которого Любочка десять раз прокляла добротные сталинские дома с их высокими потолками и свое неуемное любопытство.

Складного стульчика, который имела в виду Люба, когда говорила про «табуреточку», у Василисы Трофимовны не оказалось. Пришлось захватить табурет с кухни, массивный, цельного дерева и размером с хорошую скамейку. Эту неуклюжую «табуреточку», которая цеплялась за стенки всеми четырьмя ногами и норовила самостоятельно поскакать по ступенькам, Любочка волочила в одной руке, а другой поддерживала охающую тетку. С передышками и привалами чуть ли не на каждой площадке, они добрались до квартиры Важовых за полчаса.

— Василиса! — всплеснула руками худенькая, с осунувшимся лицом Клавдия Важова. — Пришла-таки. Спасибо тебе, родная.

Она всхлипнула. Старушки обнялись. Любочка с наслаждением поставила на пол проклятую «табуреточку» и стала разминать затекшую руку.

— Примите мои соболезнования, — неловко пробормотала она.

— Спасибо, девушка, — вздохнула Важова.

— Это Любаша, моя племянница, Павлика жена, — объяснила тетя Вася. — Без нее я бы до тебя не добралась. Ну, как ты?

— Да как тут может быть…

Важова сморщила свое и без того морщинистое личико и вытерла глаза смятым платочком, который, казалось, навечно прирос к ее ладони.

— Ну, пойдемте в комнату.

В просторной, очень уютной комнате с жизнерадостными светло-зелеными обоями сидел еще один гость — пожилой мужчина в пиджаке и темной рубашке без галстука. Этим пиджаком и смугловатым птичьим лицом он напомнил Любочке недавно умершего поэта, который так проникновенно пел свои песни под гитару, и вслед за ним их пели тысячи людей с тех незапамятных времен, когда хорошие песни чаще звучали на кухнях, чем по радио. И в ее кухне пели эти песни под гитару друзья Стаса… Она встряхнула головой. Еще не хватало вспоминать свои давние страдания в доме, где совсем недавно поселилась смерть.

— Это Леонид Матвеевич, с Танечкой по работе был связан, — представила мужчину Важова. — Соседка моя, Василиса. И Люба.

Леонид Матвеевич привстал и слегка поклонился. Перед ним на столе стояла открытая бутылка коньяка, несколько рюмок, видимо, приготовленных заранее для посетителей, и блюдечко с галетами. Судя по всему, гость пил один.

— А вы с Татьяной работали? — спросил он Любочку, приглашая ее сесть рядом и наливая ей коньяку.

Старушки тем временем устроились на другом конце стола и запричитали вполголоса.

Люба протестующее замахала руками на рюмку, потом решила не спорить и пригубила.

— Я Василисе Трофимовне дойти помогла, раз такое дело. У нее ноги больные. А Таню, бедняжку, я и не знала вовсе.

Танина фотография в черной рамке стояла тут же на столе, прислоненная к вазе с темно-красными бархатными розами. Таня лукаво улыбалась, наклонив лицо к голому плечу. Светлые волосы падали ей на щеку. Любочке стало невыносимо грустно.

— Татьяна была удивительным человеком, — вздохнул мужчина. — Большая умница, что редкость для женщины. Значит, вы к издательскому делу отношения не имеете?

— Да нет, что вы! Я парикмахер.

— А! — почему-то обрадовался Леонид Матвеевич, и Любочке показалось, что из его глаз исчезла настороженность. — Тогда мои советы вам не пригодятся.

— А что вы мне собирались посоветовать? — наивно спросила Любочка.

Господи, как удобно прикидываться дурочкой, когда люди видят твои круглые глаза и слышат, кто ты по профессии.