Леший - Николай Старинщиков Страница 45

Иванов не верил собственным ушам.

– И все-таки, что у вас с глазами?

– Вылиняли…

– Нет. Кроме смеха.

– Контактные очки из мягкой пластмассы. Для лета. Их иногда используют такие товарищи, как мы с тобой.

Он хлопнул себя по лбу и в первый раз улыбнулся. На ступеньках послышались чьи-то тяжелые шаги, затем блеснула лысина главы администрации. Я напрягся. Нелюбин впопыхах протянул мне руку, кивнул Иванову и сунул тому с рук на руки свернутую в рулон бумагу.

– Только что по факсу пришло. Напрямую. Минуя управление внутренних дел.

Иванов развернул бумагу и принялся читать, а прочитав, повторил вслух:

– Главе администрации Моряковского сельского округа Нелюбину Юрию Фроловичу. Главное управление стратегических исследований МВД Российской Федерации. Полномочия полковника милиции Кожемякина подтверждаем в полной мере. Просим оказывать означенному деятелю всяческое содействие, вплоть до предоставления статистических данных закрытого характера, а также оказания помощи собственными силами и средствами…

Я вытаращил глаза: вот это завернули. Умеют в Центре пудрить мозги.

Фролыч сидел напротив, гордо блестя вспотевшей лысиной. Именно к нему, бывшему начальнику отделения милиции, обратились из Москвы. Истинная причина была понятна только мне: Москва обрубила лишние звенья, лишив местное УВД возможности контроля. Молодцы!

– А что это за управление? – спросил Фролыч.

– Новое, – ответил я. – Вроде прежнего отдела борьбы с бандитизмом.

– Понятно, – сказал Фролыч и вытянул губы: ничего ему не понятно. Однако больше он ни о чем не спрашивал, продолжал блестеть лысиной и дергать бровями.

– В обстоятельствах, когда человек не виновен, можно ли его обвинять в побеге либо в преступлении против работников милиции, когда он, уходя от преследователей, превышает пределы необходимой обороны? – как бы между прочим спросил я.

– Вряд ли, – произнес Фролыч. – Это бывает довольно редко. В моей практике была лишь одна бытовуха, и та вся доказанная, без этих самых проблем. Как ни странно, мне попадались одни виноватые.

Он нервно цыкнул языком и вновь дернул бровями.

– Спасибо, Фролыч, что занес, – поблагодарил я ветерана. – Поздний час, а тебе бегать приходится…

– Сторожа благодарите. Это он позвонил и рассказал про бумагу. «Затрещала, говорит, и полезла из телефона».

– Но это еще не все, – сказал Иванов, косясь в мою сторону. – Надо нам обсудить кое-что… Петровна, у которой ночью сгорел дом, – мать его родная.

– Вот те раз! – Фролыч задрал брови. – Так ей же негде жить теперь. И что вы намерены делать?

– Ничего, – ответил я. – Ее отсюда трактором не вытащишь.

– Как это?

– Родные тополя милей московских улиц…

– Вот оно что…

Фролыч жевал губами.

– Выручай, администрация, – проговорил Иванов.

– Сковала по рукам и ногам, – прибавил я, – а у меня дел невпроворот. И ехать со мной не желает…

– Но я уже говорил ей. Пусть подойдет и сразу вселяется. Правда, там требуется ремонт… Как случилось-то хоть?

– Поджог. Спасло то, что она засыпает только под утро.

Иванов насупил брови.

– Приходил запрос из УВД о родителях Кожемякина, – проговорил он. – Я ответил, что людей с подобной фамилией у нас не значится. С бухты-барахты невозможно объединить две разные фамилии в одну семью. Возможно, ниточка тянется из вашей деревни.

Нелюбин елозил глазами по столешнице, и когда Иванов замолчал, вдруг заявил:

– Видели вчера вечером джип. По улицам, между прочим, кружился. Говорят, искали какого-то военного. Мальчишкой якобы знали его, но с тех пор не виделись, как тот убыл в военное училище. К мужикам пьяным липли, а одного с собой увезли.

Иванов настороженно спросил:

– Где же он теперь, тот мужик?

– Не пришел, говорят, до сих пор. В ограде, говорят, работает. При больнице…

– Это может быть только Чачин, – догадался я. – Надо съездить к нему…

Пока мы ехали к дому Чачина, пришлось рассказать Иванову, кто такой был для меня Чачин. Оперативник выслушал меня, не перебивая, затем вдруг сказал, что знает его, но совершенно с другой стороны. Друг детства любитель был заложить за воротник, а также и утащить, что плохо лежит.

– И это несмотря на то, что человек в недалеком прошлом ходил командиром на плавучей рембазе, – говорил Иванов. – Скурвился в одночасье. Спился и потерял элементарную человеческую совесть. Если застанем его в живых, имейте ввиду, что пожар, очень может быть, произошел не без его участия.

Слова оперативного уполномоченного больно ударили: друг детства – предатель. Но я молчал.

– Не могу утверждать, что это именно его рук дело, но с его участием, – подтвердил Нелюбин.

Чачин вместе с матерью жил за парком на улице Некрасова. Вскоре, свернув с Иштанской улицы, мы остановились перед его домом.

Ворота изнутри оказались запертыми. На стук никто не выходил. Однако я был настойчив и продолжал в них настукивать. То кулаком, то, развернувшись к улице, ногой. У соседей с перепугу надрывались лаем собаки. Неужели можно спать дома и не слышать весь этот стук? Нельзя такой шум не слышать. Значит, он слышит, но не хочет открывать. С похмелья у обычного человека болит голова, он никого не желает видеть. Такое возможно, если с похмелья страдает трезвенник, а если это закоренелый алкаш? Станет алкоголик, лежа на диване, испытывать собственное терпение? Сидеть взаперти – это чересчур и даже слишком, когда снаружи стучат друзья-товарищи, у которых за пазухой, может, притаилась «литра или две». Он откроет, чтобы убедиться. Тем паче, что граненый стакан в доме и головка лука всегда найдутся…

Этот не открывал. Так поступают лишь те, кто знает свою вину, кому надо отсидеться до лучших времен. Еще так поступают покойники.

Открыв дверцу в палисадник, я вошел внутрь и прильнул к стеклу, стараясь рассмотреть изнутри помещение. Иванов обогнал меня и смотрел в окно спереди.

– Ну вот что лазят, а?! – донесся раздраженный женский голос за стеклом. – Лег человек отдохнуть, так ведь нет! Нету ему нигде покою! Чо надо-то?!

Женщина спрашивала у Иванова, решив, как видно, пойти ва-банк. Она никому не откроет, потому что это ее дом. Я подошел к Иванову и увидел за тюлевой занавеской тетку Катерину.

– Свои это, тетя Катя, – крикнул я. – Помнишь меня? Я Толя Кожемякин.

Сняв фуражку и отойдя на шаг от окна, я выпрямился в полный рост.

– Нечего! Нечего тут лазить! Идите своей дорогой, куда пошли! Ишь! Ходят тут, кто попало! Говорю: забей калитку, так нет. Вон же лазиют все подряд…