Ритуальные услуги - Василий Казаринов Страница 46

— Что у тебя, в сущности, нет ни кола ни двора, — продолжал монотонно перебирать мои достоинства Малек. — Что по теперешним меркам ты человек почти конченый — в том смысле, что в этой жизни, где нужно сутками вкалывать, у тебя нет никакого будущего. Что если ты от бомжа чем-то и отличаешься, то разве от тебя пока не воняет псиной. Что ты, наверное, по-своему счастливый человек, потому что живешь, как сорняк под забором, и тебя такой образ жизни вполне устраивает. — Он помолчал и, прищурившись, метнул на меня быстрый взгляд. — Я не прав?

— Ну отчего же, — пожал я плечами. — На мой вкус, ты даже польстил мне… И вот твоя приятельница, расчувствовавшись, решила угостить меня пивом, так?

— Ага. Чем-то ты ее задел. Помнится, она перед уходом что-то пробормотала себе под нос, прежде чем попросить меня отнести тебе бокал.

— И что же?

— Что-то странное. — Малек потер кончик носа. — Ах да. Сказала: черт, а ведь это идея! И ушла.

— Ладно, попробую разыскать эту голубоглазую Валерию, — сказал я, возвращая Мальку ключи от машины.

Он встряхнул их на ладони и закусил губу.

— С чего ты взял, что она голубоглазая?

Я уже вышагивал из «опеля», когда тихая реплика Малька догнала меня. Тряхнув головой, я вернулся на место.

— Не понял.

Я не страдаю дальтонизмом и на зрительную память не жалуюсь — прекрасно помню, как она, приподняв полу шляпы, опустила темные очки на кончик носа и глядела поверх оправы, пока я переносил бокал с пивом на столик жаждущего пенсионера: тогда еще изумил поразительный тон ее голубых глаз — удивительно густой и сочный, почти невсамделишный.

— Я так думаю, это были контактные линзы, — сказал Малек. — Когда мы виделись на Лазурном Берегу, глаза у нее были карие. И волосы совсем другие — темные, коротко стриженные. Я бы и не узнал ее в этом светлом парике, если б она просто прошла мимо и не окликнула меня. Сказать по правде, этот имидж голубоглазой блондинки ей, на мой вкус, не подходит. В оригинале она выглядит куда привлекательней.

— Слушай, Дима, — сказал я, дружески обнимая Малька, и отметил про себя, что впервые обращаюсь к нему по имени. — Ты меня очень и очень обяжешь, если подробнее опишешь оригинал.

Он достаточно ясными и не лишенными известной образности штрихами набросал портрет своей знакомой.

— И что дальше? — спросил он, закончив составлять набросок.

— Да ничего, — мотнул я головой. — Она в самом деле очень импозантная женщина, если верить твоему описанию. Куда как привлекательней той кобылки, которой ты собирался привезти шампанское…

— Да ну ее! — поморщился Малек. — Я передумал. Пивом обойдется. Там этого пива еще два ящика. — Он в нерешительности крутанул ключи на пальце. — Хотя, конечно, если я вернусь пустым, она поднимет жуткий вой.

— А ты ей скажи, что все шампанское из сельпо вылакали местные селяне по случаю дня урожая.

— Хорошая мысль, — слабо улыбнулся он и включил зажигание.

Я проводил «опель» взглядом, дождавшись, пока он не приткнется на свое место у обочины. Малек вышел, повертел головой, широко раскинул руки в стороны и, приподнявшись на цыпочки, сладко потянулся, а у меня вдруг заныло в плече, и вслед за первым толчком смутной, рассеянной боли такой знакомый холодок потек по жилам быстро деревенеющего тела — слишком хорошо знакомый, и потому я, словно подрубленный под самый корень, рухнул на дно канавы и так застыл, потеряв дыхание, не шевелясь и сделавшись одной крови с надежно укрывающей меня сочной, жилистой крапивой, бритвенно режущих касаний которой ни на лице, ни на руках почему-то не ощущал — потому, наверное, что растительное начало вдруг опять мощно заявило о себе, когда со стороны одного из заброшенных участков, прячущихся за пьяным забором, раздался плотный хлопок, и в следующее мгновение голова Малька, взорвавшись багровым фонтанчиком на лбу, раскололась пополам.

1

Едва отгрохотал короткой ночной ливень, обвал которого я, к счастью, успел опередить, вернувшись домой после прогулки на дачу, поверх влажной ленты асфальта хлынул со стороны Ленинградки скользкий, масляно желтый свет фар, а вслед за ним во двор, шипя рассекающими потоки воды шинами, заплыл внушительных размеров автомобиль, развернулся и встал напротив стены. Через какое-то время к нему направился темный силуэт, в котором я опознал контуры Анжелиной плотненькой фигуры, она наклонилась к тёмному провалу открытого со стороны водителя окна, призывно помахала рукой, на свет фар, мощно давящий в стену, потянулись из темного подвального угла золотые рыбки, выстроились у стены, очень разные — высокие и так себе, полненькие и худые и в то же время поразительно одинаковые: в том, как они слепо щурились, оберегая глаза от слепящего света приподнятыми на уровень лица ладонями, в том, как зябко поеживались и неловко перетаптывались на месте под взглядом коротконогого, овальной формы человечка ниже среднего роста, неторопливо выбравшегося из машины и двинувшегося к стене.

Этот ловец золотых рыбок знал в своем деле толк.

Профессиональная повадка угадывалась уже в том, как он неспешно, по-наполеоновски заложив руки за спину, продефилировал вдоль строя, на мгновение задерживаясь против каждого из выставленных на продажу рекрутов, и, опустив голову, медленно восходящим взглядом оценивал кондиции и формы возможного приобретения; в том, как, закончив смотр почетного ночного караула, приступил к более тщательной дегустации продукта — начиная с левого фланга — и вдумчиво ощупал бюст крайней девочки, угловатого подростка с коротко стриженными светлыми волосами; пока все это происходило, она стояла, с коровьим безразличием свернув голову на сторону и очень выразительно, на типично американский манер, двигала челюстью, занятой массажем жевательной резинки. Второй девочке этот гурман сунул руку под юбку, погрел меж ее ног, а потом сделал какое-то плавное движение, на которое девочка откликнулась тем, что вздрогнула, на мгновение напрягшись и выгнув спину, а потом обреченно поникла, опустив плечи.

Наблюдение за маленьким невольничьим базаром не пробудило никаких мыслей, кроме одной: хорошо бы понадежней укрыть мотоцикл, а то мало ли кто шляется мимо нашего дома по ночам.

Когда я спустился во двор, сделка была уже завершена, воспаленные ядрышки габаритных огней удалялись в сторону Лениградки, а девочки цепочкой тянулись в сторону подвала.

— Неплохо выглядишь, тебе идет, — устало улыбнулась Анжела, имея в виду, наверное, отсутствие волос на голове и бороды. — Ты помолодел.

Она подняла лицо к небу и умолкла, должно быть пролистывая в уме скорбные страницы той писанной водкой, кровью, любовным потом и брызгами семени книги, какую она открыла десять лет назад, когда волна нищеты подхватила ее в бедной Молдавии и выплеснула в нашу реку, в темных ночных водах которой стыли витринные огни роскошных бутиков и дорогих кабаков, рассекаемые форштевнями мощных пирог марки «мерседес», «опель», «ниссан» или на худой конец «Жигули», ловцы золотых рыбок уводили ее, купленную за полсотни долларов, в своих садках к диким своим первобытным пещерам, обжитым такими же, как они, неандертальцами, к ритуальным кострам, к шаманским завываниям Modern Talking, чтобы утром, обглодав до костей, выкинуть ее скелетный остов на прохладный речной песок, и бог же ее знает, как ей удавалось нарастить потом на тех костях новое мясо и оживить жилы толчками прохладной — как у всякой профессионалки — рыбьей крови. Так или иначе, она сама теперь держит садок с золотыми рыбками в тихой заводи нашего двора.