Формула уничтожения - Александр Зеленский Страница 46

От такого предложения у меня волосы зашевелились, и не только на голове. Этот коротконогий ублюдок предлагал мне заняться улучшением расы! А куда он собирался засунуть все остальное человечество? Отправить его в крематорий? Но это уже пытались сделать его предшественники в черной форме с черепами. Вот, значит, куда все поворачивалось! А я-то еще сомневался на их счет.

Но тут Нгомо, словно подслушав мои мысли, снова облил меня своим пристально-приторным взглядом.

— Нет, нет! Мы не собираемся устраивать газовые душегубки для человеческого мусора. Зачем? Это долго и неэффективно. Мы вообще ничего не будем устраивать… Просто мы будем обживать подземный мир. Новые люди выйдут из подземелья только тогда, когда природа сама расправится с тупиковой ветвью развития человеческой биомассы. Так что эта сторона вопроса пусть вас не беспокоит. Подумайте над моим предложением. И если надумаете поработать на нас, то сможете выбрать для себя самое удобное место. Мы предложим на ваш выбор одну из наших лабораторий на Канарах или в Бразилии. Там или где-то еще вы будете обеспечены всем необходимым. Особой роскоши не обещаю, но жить будете как… у Христа в пазухе! Кажется, так звучит ваша пословица?

— Мне надо подумать, — сказал я, желая выиграть время.

Работать на сектантов всерьез я не собирался. Однако прямым отказом я мог бы навлечь на себя, а самое главное — на Лену, тысячи неприятностей и потому решил продолжать вести с Нгомо свою игру, не говоря ни да ни нет на его предложения.

— А что будет с моей женой? — спросил я.

— Ваша жена ожидает вас на Канарских островах! — торжественно произнес Нгомо, выкладывая на стол пачку цветных фотоснимков, на которых была изображена счастливая улыбающаяся женщина — моя Лена. Она загорала на пляже, пила кокосовое молоко из свежего плода, гладила по голове ручную обезьянку…

Я был ошарашен. Такого поворота событий я просто не ожидал. Только теперь до меня дошло, что Лена потеряна навсегда. В том, что Нгомо подсовывал мне фальшивку, обычный фотомонтаж, я даже и не сомневался. Скорее всего, Лены уже не было в живых…

Эту ночь я провел без сна, размышляя о том, что сказал мне мулат. В результате я пришел к выводам, что, возможно, поторопился, когда похоронил свою жену. Может быть, она жива-здорова и действительно наслаждается отдыхом на Канарских островах. (Как же мы любим заниматься самообманом!) Да и сделанные мне предложения мулатом в общем-то могли бы меня устроить, если бы не… Что «если бы», я так и не придумал. И тогда обозлился на себя. Так обозлился, как никогда. Я прекрасно понял, что затевает Нгомо. Я знал это. И, несмотря на свое знание, не собирался разрушить его далеко идущие планы. Не мог… А почему, собственно, не мог? Что я вообще сделал для того, чтобы помешать Нгомо в его чудовищных замыслах? Пока ничего. Но сделаю! Непременно сделаю!

Я решил любыми путями связаться с Вадимом Красновым и вызвать его на подмогу. Только он и его коллеги могли теперь мне помочь.

Старого чечена, приезжавшего в дом-башню каждое утро, я заприметил несколько дней назад. Он привозил на новенькой «газели» продукты питания и корреспонденцию. Последнее обстоятельство и надоумило меня войти с ним в контакт и попросить отослать телеграмму в Москву. Сделать это на глазах у охранников я, разумеется, не мог. Да и текст телеграммы нужно было продумать так, чтобы ее содержание не вызвало подозрения у старика. Обо всем этом стоило серьезно подумать. Однако времени на это судьба мне не отвела.

Утром Нгомо сам привел ко мне старого водителя грузовика и попросил исцелить его от постоянных головных болей. Он был слишком высокого мнения о моих способностях целителя. Я потребовал, чтобы охранники возвратили мне золотой портсигар с целебными снадобьями. Портсигар тут же вернули, и я смог снять приступ головной боли у горца. А проводя сеанс исцеления, заложил в его сознание информацию о том, что он должен обязательно отослать по телеграфу мою телеграмму, не показывая ее Нгомо. Я выбрал момент и черкнул пару строк:

«Привет зпт Вадим вск “Миазматики” были в чем-то правы тчк» Затем я указал домашний адрес Краснова. После этого, перед тем как горец пришел в себя, я свернул бумагу в трубочку и засунул ее старику вместо одного из газырей в нагрудный карман. Так она меньше бросалась в глаза.

Теперь мне оставалось только ждать результатов своей «тайной переписки»…

Оглобля не мог понять, почему сохранил жизнь «дохтуру», пойманному его сотоварищами по бунту у Даниловского монастыря. Думая об этом несколько позднее, он вспомнил, что в тот самый миг, когда от одного его слова «дохтура» забили бы насмерть, им овладел такой вселенский страх, какого старый каторжник не испытывал даже вися на дыбе во время пытки, которую он перенес, не издав ни звука и не выдав никого из своих сотоварищей по разбойному делу. Что же могло напугать его, не боявшегося ни Бога, ни черта? Этот вопрос не давал ему покоя до последнего вздоха. А жизни ему оставалось не больше месяца…

Грабежи, разбои, убийства слились в помутившемся от чужой крови сознании каторжника в один длинный пасмурный осенний день. Днем он грабил и убивал, а ночью предавался беспробудному пьянству. Вот одной из таких темных ночей, уже ближе к зиме все того же 1771 года, Оглоблю и его подельников и захватили лейб-гвардейцы графа Григория Орлова, прибывшие в Москву по высочайшему повелению Екатерины Второй, чтобы навести в ней должный порядок.

Несмотря на изрядную дозу спиртного, выпитую бунтовщиками в ту последнюю для них ночку, они сумели оказать достойное сопротивление лейб-гвардейцам. Сам Оглобля лично зарубил двух или трех солдат, а потом потерял сознание от удара прикладом по голове.

А утром следующего дня состоялась последняя встреча каторжника и Самойловича.

Доктор Данила, несмотря на опасность для собственной жизни, на протяжении всей «чумной осени» не прекращал ежедневных поездок из одной больницы в другую. Только теперь его сопровождал однорукий поручик из инвалидной команды, назначенный в охрану «лично доктуру Самойловичу», так значилось в письме сенатора Еропкина.

— Поручик в отставке Кузин, — отрекомендовался инвалид при знакомстве. — Теперь я от вас ни на шаг!..

«Посмотрим, что ты запоешь, когда надо будет идти в чумной блок», — подумал тогда Самойлович. Но, собственно, находиться в непосредственной близости от больных поручику не было необходимости. Кузин вместе с еще двумя инвалидами охранял въездные врата в монастырь, а к доктору Даниле присоединялся только тогда, когда тот отправлялся в разъезды по городу.

Именно поручик Кузин и обратил внимание Самойловича на лейб-гвардейцев, конвоировавших двух оборванных и избитых бунтовщиков.

— Славно поработали! — удовлетворенно констатировал поручик.

— Куда их ведут? — поинтересовался доктор Данила.

— Вестимо куда, — ответил Кузин. — На виселицу, чай! Двоих-то зачинщиков чумного бунта уже повесили по повелению его светлости графа Орлова прям у Донского монастыря. А энтих двоих всенепременно повесят на Красной площади…