Четыре степени жестокости - Кит Холлиэн Страница 46

С клиентами? Корпоративный сленг неприятно удивил меня. Я всегда рассматривала тюрьму исключительно как военную организацию.

— Теневая же иерархия показывает, что происходит в реальности, а не то, что мы пытаемся изобразить. Почему одни смотрители имеют больше влияния, чем другие? Почему некоторым совершенно бездарным офицерам охраны всегда поручают легкие дежурства, а другие, отлично подготовленные, постоянно попадают в неприятности? Почему одними тюремными блоками легко управлять, а другими — наоборот? Почему после того, как убираешь из спокойного блока одного или двух зэков, это приводит к беспорядкам и вспышкам насилия среди заключенных? Ты же прекрасно знаешь, некоторые зэки имеют в тюрьме больше власти, чем любой из надзирателей. И если тебе что-то нужно, ты должен сотрудничать с ними, иначе вся твоя работа пойдет насмарку, а остальные надзиратели перестанут общаться с тобой в комнате отдыха, потому что твоя работа будет им только мешать.

— Не слепая, — обиженно заметила я. — Между прочим, я там работаю.

— Итак, ты пытаешься установить связи. — кивнул он — и порой у тебя складывается весьма любопытная картина. — Он положил свой толстый палец на одно из пересечений линий. — Я ищу свой «спортзал», и у меня уже есть несколько вариантов.

— К примеру? — спросила я.

— Разумеется, один из них — третий ярус в блоке «Б». Но это неудивительно, там находится камера Билли Фентона.

Я кивнула. Не было доказательств, которые подкрепили бы мои подозрения, но я чувствовала силу и уверенность, которые буквально излучал Фентон.

— За последние шесть месяцев мое внимание неоднократно привлекал лазарет, но я пока не могу сказать, ложная это тревога или там правда происходит нечто важное.

— Понятно, — протянула я.

— Еще один тугой узел — группа терапии искусством.

Это заявление стало для меня открытием.

— А почему она привлекла твое внимание?

— Возможно, все дело в Кроули. Он был в лазарете. И сидел в блоке «Б-3». Кроули посещал класс терапии искусством. Кроули погиб. Если мы выясним, что стало причиной смерти, возможно, нам удастся узнать, чем он на самом деле занимался и кто еще замешан в этом деле.

Тарелки опустели, нам принесли еще кофе.

— Мне нужна твоя помощь. — Руддик вздохнул.

— Что ты имеешь в виду? — с волнением спросила я.

— Мне кажется, ты отлично подходишь для этого дела, и я хочу, чтобы ты подключилась к нашей работе. Тебе не придется копать глубоко и подвергать себя риску. Просто поговоришь с людьми, которые вряд ли захотят общаться со мной, задашь им разные вопросы. Давай начнем с «Социального клуба Дитмарша». Ты же хочешь узнать о нем больше. И я хочу. Расспроси о нем надзирателей. Наверняка есть офицер охраны, который давно здесь работает и которому ты доверяешь. Мне хотелось бы знать, как они отреагируют, когда ты спросишь про клуб, и, возможно, тебе удастся получить действительно ценные сведения.

Сначала я ничего не ответила. Меня мучили дурные предчувствия, но я сохраняла бесстрастное выражение лица. Иногда ты бываешь вынуждена перейти на другую сторону баррикад, даже если не хочется это делать. Слушая уговоры Руддика и даже не пытаясь оборвать его или уйти, я полностью подрывала доверие моих коллег к себе. Но я уже не была уверена, что нуждаюсь в этом доверии. Меня тошнило от лжи.

Руддик продолжал обрабатывать меня:

— Сегодня утром я многое показал и рассказал тебе, Кали. И это делает меня очень уязвимым. Пойми, это не игра. Я лишь прошу тебя о небольшой помощи, поддержке. Кроме нас с тобой, об этом никто не узнает.

В мгновение ока было принято судьбоносное решение, и я дала согласие.

— Я попробую, — произнесла я твердо. — У меня есть соображения насчет того, к кому обратиться.

Руддик кивнул, вид у него был довольный.

— Я знал, что ты согласишься.

В последнее время я старалась держать эмоции в кулаке. Все мои замыслы оборачивались чередой неудач и провалов, поэтому я выработала собственную философию по сохранению душевного спокойствия: контролируй тех, кто ниже тебя, и подозревай тех, кто выше. Однако по дороге домой я чувствовала сильное волнение. Мысль о том, что я могу узнать правду, будоражила. И мне нравилось то, как говорил об этом Руддик. Я хотела произвести на него впечатление. Видимо, дело во внимании, которое он оказал мне. Он считает меня важным человеком. И общаться с ним было намного проще, чем я ожидала.

Однако вскоре от воодушевления не осталось и следа. Вернувшись домой и проверив автоответчик, я услышала голос смотрителя Уоллеса. Он сообщил, что завтра я должна присутствовать на слушаниях по делу Шона Хэдли. Новость неприятная, но после всего, что я услышала в тот день, меня привело в ярость, что сообщил ее не кто иной, как смотритель Уоллес.

На следующее утро я позвонила Маккею. Удивилась, как быстро его выписали из больницы. Прекрасное подтверждение того, как мало покрывает наша страховка.

— Значит, тебя уже не лечат кислородом?

— Почему это? — ответил он. В голосе звучало раздражение, но меня это немного успокоило — похоже, дела у него не так уж плохи, раз он находит в себе силы злиться. — Я уезжаю в Аризону, а эти чертовы контейнеры можно брать с собой в самолет. Я даже слышал, они продают запасные канистры в аэропорту Феникса. Представляешь, как я буду загорать на пляже, потягивая эту кислородную хрень?

— Мы можем увидеться? — спросила я.

Он замолчал. Когда повисла пауза, я поняла, что ему не хочется ни с кем общаться. У него даже не было желания встретиться со своей любимой «приемной дочкой».

Когда он все-таки согласился, я облегченно вздохнула, поблагодарила его и попрощалась. Потом перезвонила и спросила, где он живет. Он назвал меня маленькой прелестной идиоткой.

Я ехала на восток города. Когда-то там жили ирландские эмигранты, а теперь селились выходцы из Сомали и Вьетнама. Дощатые домики напоминали мне о детстве, проведенном в доме родителей. Помню, там под лестницей был уютный закуток, где хранились пылесос и шары для боулинга и где любили прятаться дети, а подпол был забит старой мебелью и рулонами заплесневелых ковров, от которых жалко было избавиться. Маккей и его жена жили как типичная рабочая семья, без особых накоплений. Мне стало стыдно за то, что я столько лет подозревала его в разных грехах.

Маккей вышел встречать меня, шаркая ногами в тапочках, как старый дедушка. В гостиной стояли кушетка и кресло, а между ними — расшатанный столик для кофе. Рей согнулся и медленно опустился в кресло, я расположилась на кушетке. У него был нездоровый цвет лица, на руках вздулись вены. Миссис Маккей не было дома, и я подумала, что он специально отослал ее. Телевизор работал, но звук был отключен. Я удивилась, заметив на экране церковную службу. Сегодня же не воскресенье.