Золотые рыбки - Алена Судакова Страница 47

Сними шелуху-одежду, и все равно глаз определит, что перед тобой человек, который давно спит под открытым небом: кожа на лице женщины покраснела, стала грубой. Нос словно распух. Или действительно распух, потому что по нему стукнули? По крайней мере под глазом красовался синий фингал.

— Здравствуйте.

Семен подумывал поздороваться с ней за руку, установить контакт, но сразу же отмел идею как несостоятельную: руки женщины видели мыло разве что в прошлом веке.

— Салют, — буркнула она хриплым голосом. — Закурить будет, товарисч мент?

Семен протянул пачку с сигаретами:

— Берите все.

— Ха! Мы запросто.

Сграбастав сигареты, бомжиха засунула их в бездонный карман.

— Кстати, теперь мы называемся полицией…

— А один хрен, кто бьет, менты или кто еще, — выдала собеседница и осклабилась почти беззубым ртом.

— Как вас зовут?

На одутловатом лице появился испуг:

— Чего это?

— Я спрашиваю, как ваше имя? Имя у вас есть? — терял терпение Семен.

— Мамка звала Жучкой, а миленок — сучкой!

— Понятно. Давно бомжуете?

— Я не бомжую, а живу на вольных хлебах! — возразила бабка.

— Давно?

Она выпятила губу и пожала плечами.

— Забыла в календаре отметить.

А бабка-то с юмором. Трудно с такой беседовать — не запугаешь. Купить?

— Денег хотите?

Она смерила его презрительным взглядом и протянула грязную заскорузлую ладонь:

— Давай.

Покопавшись в кармане, Семен выудил стольник.

— Сначала расскажите, что вы видели?

Поправив шапку и встав в театральную позу, женщина проговорила:

— Иду, значится, с работы… Бутылки в парке собирала. А там, гады, все побили. Зачем, спрашивается, бить хорошую вещь? Не нужна — отставь в сторонку… Кому надо, подберут. Встретила я там, значит, понта одного… Поговорили с ним маненько про житуху нашу нелегкую. Всплакнули.

— Можно ближе к делу? Начните с того момента, как вы пришли сюда и увидели…

— Что увидела?

— Вот я и хочу это выяснить! — выкрикнул Семен. — Как вы нашли манекен?

— Чего нашла? — выпучила глаза бабка. — Пластмассовую бабу, что ли? А… Пришла я, значится, сюда и делаю себе постелю…

— Из чего? — Семен оглянулся. Никакого тряпья не увидел. — Тут же ничего нет.

— Из картона. Вон лежит, у стены. Под зад сунешь — теплее становится. Сверху плащиком, а уж если водочкой зальешься…

Картины бомжатской жизни удручали. Он послушал бы их в другой раз.

— Понятно, — остановил ее Семен. — И что?

Бабка пошла к манекену, но ее тормознули: там колдовали эксперты. Они фотографировали, собирали в отдельные пакетики то, на чем мог остаться след преступника, упаковывали пряди волос для Сергеича.

Поковырявшись в носу, свидетельница продолжила:

— Легла я и вроде как задремала. А потом слышу: зовут меня. Тихо так: «Прасковьюшка… Прасковьюшка…» Муж мой покойный вспомнился!

Женщина заплакала, запричитала, и оперативники бросились доставать из карманов носовые платки. Но она их не взяла, вытерла нос рукавом плаща:

— Выпить есть?

— Влад, пошли Коноплева: пусть купит бутылку водки! — распорядился Семен.

Бабка обрадовалась, потерла ладони:

— Это дело! Хороший ты человек, пусть и мусор. Не обижаешь нашего брата. А другие так и норовят шпынуть побольнее.

— Дальше что было? — поторопил Влад.

Бабка продолжала получать удовольствие: закурила, выпуская вверх сизые колечки. На Гуральника она взглянула с уважением:

— Ну, раз ты торопишься… Вспомнила я, значит, покойного Васятку… А потом лежу и думаю: «Чегой-то он меня Прасковьей назвал, когда я Ульяна?» Нет, погоди-ка! А то я подумала, что он за мной пришел и умирать уж приготовилась. У меня тут узелок есть и тапочки. Почти новые.

Сивцев, уставший от рассказов свидетельницы, давился у стены от смеха. Семен цыкнул на него и отослал работать.

— Так кто вас звал?

— Она звала, — кивнула женщина в сторону манекена. — И ручкой этак махала: иди сюда, Ульяна! Я подумала, что Надька с дороги приперлась, мое место заняла. Хотела вышвырнуть отсюда эту шваль. Пошла, а там все кровью замазано…

— Краской. Это не кровь, — поспешил успокоить ее Влад.

— Я субразила, когда вернулась от дороги и пальцы в лужу сунула да лизнула. Да и баба пластмассовая оказалась. Я ж с ней сначала-то говорить намеревалась, а она ни ответа ни привета!

— Как же она рукой махала? — спросил Семен. — Может, вы что-то упустили из виду? Забыли? Там точно больше никого не было?

Собеседница неопределенно покачала зажатой в пальцах сигаретой.

— Да, кажись, вертелся мужик какой-то.

— Какой мужик? — голоса Влада и Семена слились в один, напугав свидетельницу. Она попятилась и бухнулась на ящик.

— Почем я знаю? Паспорт не спрашивала. Мужик и мужик! Была бы помоложе — разглядела бы. А сейчас — на кой хрен он мне сдался? Темно там…

Влад с Семеном, чтобы не потерять терпение окончательно, менялись местами. Спрашивал то один, то второй.

— Как выглядел мужик: высокий, низкий, черный или белый, блондин — брюнет? Толстый или тощий?

Она размышляла так долго, что Семен начал седеть.

— Да белобрысый он. Похож вон на того, — и она ткнула пальцем в Сивцева.

Семен выдохнул: профессор предполагал, что преступник — человек со светлыми волосами. Опять угадал!

— А лицо?

— Говорю же: показался Васяткой моим!

Но фотографии покойного мужа у нее не нашлось.

Они выжали из нее все, что могли. Получив заслуженную бутылку водки, бабка замкнулась в себе и потеряла к операм всякий интерес. На всякий случай они договорились, что с ночевки в этом месте она не уйдет, чтобы всегда можно было найти. Когда они уходили, бабка впала в пьяную дремоту.

Обратную дорогу ребята сопели. Шебеко привалился к Сивцеву. А сам Сивцев уронил подбородок на грудь. Они дежурили вторые сутки, и все хотели есть и спать. Да и просто отдохнуть, пообщаться с семьей.

Но Семен спать не мог. Его лихорадило при мысли, что маньяк следит за ним, за каждым его шагом. А если и за Аленой?

— Если суммировать все, что у нас есть, — рассуждал Семен, рисуя схему Владу, — получается некий тип от тридцати до сорока лет, невысокий, светловолосый, смазливый…