Государственный обвинитель - Игорь Зарубин Страница 47

— Забирать или класть?

— Твое какое дело? — зло спросил кореец.

— Если забирать, то я твою ячейку занимаю. А то тут пустых нет, стой в очереди по три часа. А мне еще в ГУМ смотаться за шмотками.

— Тогда пошли. — Юм ухмыльнулся. Знал бы этот мужичок, ЧТО он будет забирать из этой ячейки, наверняка инсульт бы схватил.

Ячейка нашлась сразу. Юм набрал комбинацию и уже хотел открыть дверцу, но мужичок сзади вдруг вежливо поинтересовался:

— А вас, простите, как зовут? Не Юм, случайно?

Не успел кореец дернуться, чтобы бежать, как уже был прижат лицом к холодному полу, к виску его был приставлен пистолет, а руки до хруста вывернуты за спину.

— Все, Вася, мы его взяли! — кричал в рацию мужичок, сильно придавливая его коленом к полу. — Да, все обошлось…

— Суки! Волки позорные! — ревел Юм, брызжа слюной, но на него никто не обращал внимания. Вокруг суетились опера, фотографировали, выворачивали карманы, совали в полиэтиленовый пакет пистолет, вынутый из-за пазухи.

— А кто на него донес, выяснили?

— Не знаю, мужик какой-то по ориентировке узнал и позвонил полчаса назад! Что там в кейсе?

— Да ерунда. Газеты старые.

Юма подняли на ноги и поволокли в «воронок».

— Это не я! — рычал он, упираясь ногами в пол. — Я ни при чем!

— Да? А это что? — Мужичок ткнул ему под нос пакет с пистолетом; — Это ты в мусорнике у метро нашел и нес сдавать? Юм, да тебя весь Советский Союз ищет, на всех вокзалах ориентировки поразвешаны. Тебя минут двадцать назад мужик какой-то узнал и нам позвонил. Так что молчи и не дергайся. Москва слезам не верит…

Полчаса назад его никакой мужик видеть не мог. Поэтому Юм был уверен, что в это же время с других московских вокзалов в каталажку тянут и всех остальных…

О, Амфитея!

Но заснуть Тифон так и не смог до самого вечера. Что-то тревожило его в поведении Лидии, что-то было не так. Почему она была так возбуждена, почему старалась не смотреть ему в глаза, как будто скрывала от него что-то, почему, наконец, не захотела, чтобы Тифон увиделся с Амфитеей? Все это было странно, очень странно.

Затем мысли Тифона невольно перескочили к тому, что будет потом. Он пытался представить себе, как будет выглядеть их дом, сколько у них будет Детей, как они будут жить.

Мечтать намного приятнее, чем бояться, поэтому Тифон постепенно забыл о Лидии. Ну что, в Конце концов, такого уж странного в ее поведении?

Просто переволновалась, когда узнала, что этот предводитель дикарей не ее зовет с собой, а какую-то волчицу. Любая женщина на ее месте вела бы себя точно так же.

А вот Амфитея… Неужели она действительно любит Тифона? До последнего времени он старался не думать об этом. Старался не думать потому, что не был уверен. Мало ли что скажет продажная женщина для того, чтобы доставить удовольствие мужчине, — он ведь платит ей за это деньги.

Но она отказалась от притязаний самого царя скифов ради него, жалкого бездомного актера. Разве это ни о чем не говорит? Вряд ли ей настолько нравится жизнь волчицы, что она хочет надуть сразу двух влюбленных в нее мужчин и остаться в лупанарии.

И еще Тифона, конечно, просто распирала гордость. Огромная гордость за то, что он победил такого сильного и знатного соперника. Актер пытался вспомнить хоть один похожий сюжет из всех трагедий, комедий и драм, которые ему довелось сыграть на своем веку, но так и не смог. Воистину случай, достойный того, чтобы ему посвятили достойный сюжет. Скорее всего, это будет комедия — ведь у нее хороший конец.

Тифон отвязал от пояса кошелек и высыпал перед собой все деньги. Довольно внушительная куча серебряных и медных монет. Маловато, конечно, для того, чтобы начать новую жизнь, но ведь это еще не все. Еще семь бессонных ночей, проведенных в логове дикого зверя. Они тоже чего-нибудь стоят.

Полюбовавшись богатством, актер стал складывать деньги обратно в кошелек. И туг ему в руки попалась самая мелкая монетка из всех. Тот самый асе. Обычная монетка. Немного потертая, чуть погнутая. Самая дорогая. Ее доля.

— Вот загадка, — улыбнулся он. — Когда один асе может равняться пяти драхмам. Ни один мудрец не сможет найти ответа.

Так он просидел до самого заката под равномерный стук молотка Праксителя, мастерская которого была неподалеку. А когда на небе появились первые звезды, актер встал и бодро зашагал по дороге, ведущей к окраине города. Настроение у него было отличное. Поэтому хотелось смеяться, танцевать, декламировать прямо на улице. Тифон даже чувствовал во рту вкус неразбавленного вина, которого допьяна напьется сегодня в доме этого знатного скифа.

— Вон он! Это он был у нее последний! — закричал кто-то, когда Тифон быстрым шагом проходил мимо городской площади. Две пары крепких рук схватили его за плеч» и прижали к стене.

— Что случилось? — Тифон удивленно посмотрел на хмурые лица двух дюжих стражников.

— Это он, это точно он! — бесновался какой-то старик неподалеку.

— Как тебя зовут? — спросил один из стражников.

— Тифон. Я актер. — Тифон никак не мог понять, почему его остановили и что кричит этот бесноватый старик.

— Ты был сегодня перед полуднем у волчицы по имени Амфитея? — Стражник крепко держал его, не собираясь отпускать.

— Да, был. — Тифон испугался: — А что, вышел закон, запрещающий посещать гетер до полудня? Что-то я не слышал, чтобы глашатай пел об этом на улицах.

— Ты пойдешь вместе с нами. — Стражники подхватили Тифона под локти и поволокли за собой, не обращая никакого внимания на его сопротивление.

— Но почему?! — Он старался вырваться из их цепких рук. — Что я такого сделал? Имею я право знать, в чем меня обвиняют?

— Эту самую Амфитею нашли убитой сегодня после полудня, — холодно ответил один из стражников. — Она была заколота. И мы думаем, что это был ты.

— Что?! — Тифон вырвался, порвав тогу, и остановился как вкопанный. — Она убита?

Стражники хотели опять схватить его, но взглянули в его глаза и невольно отступили.

Тифон стоял посреди улицы, как столб, не в силах пошевелиться. Зеваки, обступившие его плотным кольцом, смотрели на него во все глаза, открыв рты от любопытства. Так они обычно смотрели, когда он был на сцене и читал им бессмертные трагедии великого Софокла, Еврипида и Эсхила. Он и сейчас для них актер, они и сейчас ждут от него каких-то откровений.

И вдруг Тифон упал на колени, воздел руки к черному, усыпанному звездами небу и начал читать громко, нараспев:

— О Амфитея, рожденная в Лесбосе, острове пышном, Славишься ты средь гетер златокудрых ольвийских. Даришь любовь свою всем за вина только чашу. Слаще вина твои ласки, что ты расточаешь. Если все семя собрать, что в тебя извергали из чресел Скифские странники дикие, с ними фракийцы и греки, Славные полчища воинов храбрых и силой прекрасных Свет бы увидел, когда бы плоды принесло это семя. Многим дарила ты ласки свои, но они уж забыли Облик твой дивный, богами даримый тебе, о волчица. Только лишь я по ночам от бессонницы лютой, страдаю, Имя твое и черты не в силах забыть и богов умоляя Память отнять у меня или дарствовать мне тебя в жены.

По щекам его катились слезы, голос дрожал. Стражники стояли рядом, не смея остановить этого сумасшедшего. А Тифон продолжал читать.