Возвращение катаров - Хорхе Молист Страница 47

— Хватит, сеньоры, — прервал их перебранку Хайме. Он знал, что спор перейдет в драку. — Спасибо, Мигель и Уго, за ваши советы. Дайте мне их обдумать. Спокойной ночи.

Мигель встал, а Уго сказал Хайме:

— Я прошу у вас минутку наедине.

— Хорошо.

Мигель поклонился и вышел, пожелав спокойной ночи.

— Хуггонет принес личное послание для вас из Тулузы. Хотите его услышать?

Сердце Хайме подпрыгнуло в груди, когда он догадался, от кого это послание. Он постарался скрыть свои чувства и сухо ответил:

— Да.

44

— Это было тяжелое решение, и я разрывался между двумя возможностями. — Хайме говорил медленно, словно с самим собой. Он сделал жест руками, словно каждая из них представляла один из возможных вариантов. — Оба варианта были плохими, но нужно было выбрать один из них. Мне было тяжело на душе. Очень. Времени на размышления почти не было, необходимо было принять решение.

Хайме сидел за чугунным столиком, покрашенным белой краской, его глаза рассеянно смотрели вокруг. День был ярким, солнечным. Солнце протягивало тени деревьев по траве сада и через песочные дорожки. На столе стояли три стакана с лимонадом, Карен и Кевин внимательно его слушали.

— Позволь тебе помочь. — Кевин прервал задумчивое молчание, в которое погрузился Хайме. — Ты должен избрать один из вариантов. Первый состоял в том, чтобы поддержать позицию Папы и его крестоносцев, поддерживаемых Парижем. Это значило встать на сторону сил нетерпимости.

Вторая возможность заключалась в том, чтобы поддержать мирную революцию, которая происходила на современном юге Франции, севере Испании и Италии. Это была культура терпимости, музыки, поэзии, трубадуров и певцов. Эта культура создала собственный стиль любви: галантную любовь рыцарей к их дамам. Были созданы даже трибуналы, на которых, при согласии и участии обвиняемых, судились любовные грехи. Сам Ричард Львиное Сердце и король Альфонс, отец короля Педро III, подверглись суду из-за страстной и соблазнительной Аделаиды Тулузской.

Противопоставив себя католической Церкви, катары стали ключевым элементом этой революции.

Катары во многом опережали свое время, например, для них мужчины и женщины были равны перед Богом и людьми. Женщины имели возможность достигнуть тех же позиций в катарской Церкви, что и мужчины. Существовали Добрые Женщины, или Совершенные, как называла их Инквизиция. Восемьсот лет назад это было революцией и даже до сих пор считается неприемлемым во многих мировых религиях.

Это была новая цивилизация, которая мощно развивалась, угрожая при этом феодальному и католическому обществу того времени. В ответ это общество, будучи более агрессивным и фанатичным, ответило войной против зарождающейся культуры.

В этой войне воплотилась извечная борьба между демократией и абсолютизмом, терпимостью и религиозным фанатизмом. Она происходила тогда и происходит сейчас. Борьба добра и зла.

— Да, это были две возможности, — сказал Хайме, удивленный этой новой информацией. — Видно, что ты хорошо все это изучил.

— Я много читал о том времени, но больше пережил сам, чем выучил.

— Ты тоже жил в то время? Я знал тебя?

— Мы были немного знакомы и, возможно, в один прекрасный момент ты меня узнаешь, но пока не время говорить об этом.

— А ты, Хайме, узнал кого-нибудь из твоей современной жизни? — спросила Карен.

— Я узнал одного друга из детства. Не столько по его внешнему виду, сколько по внутреннему ощущению. По тому, как он двигается, разговаривает, действует. Это он, я уверен.

— Как ты думаешь, он хотел бы присоединиться к нам?

— Ты знаешь его, Карен. Это Рикардо, мой друг из клуба.

— Да, я хорошо его помню. Приводи его.

— Ну, я сомневаюсь, чтобы духовные искания заботили Рикардо в данный момент, — сказал Хайме и улыбнулся, представив волосатого Рикардо в белой тупике и босым. Его воображение разыгралось и добавило к облику золотой нимб и хлопчатобумажные крылышки за спиной. Ангелочек Рикардо! Он с трудом удержался от смеха. — Думаю, его интересы сейчас скорее физические и плотские, чем религиозные.

— Тут тебя может ожидать сюрприз. Не суди поспешно о духовности тех, кто тебя окружает. Это то, что большинство хранит в глубине души, особенно такие, как твой друг, те, кто выставляет напоказ свою мужественность. Но дух у них есть. Ты не имеешь права лишать его того, что пережил сам.

— Может, ты и права, Карен, но давай подождем.

Ветерок пробежал по листьям деревьев, и Хайме задумчиво наблюдал за колыханием веток пальмы, растущей на расстоянии нескольких метров, рядом с бассейном. Он смотрел на великолепный дом, ютившийся на склоне одного из холмов Санта-Моники, откуда открывался вид почти на всю долину Сан-Фернандо. Это было престижным местом, куда вела автострада Сан-Диего, а после — извилистая Малхолланд-драйв. Казалось невероятным, что всего несколько минут назад он находился тут же, но на глубине нескольких метров, в подвале, вырытом в скале, там, где висел гобелен с подковой.

— Чему я обязан честью видеть это место снаружи? А как же очки? — не без ехидства спросил он.

— Ты уже два раза прошел через ритуал, — многозначительно глядя на Хайме, сказал Кеплер. — Скоро ты поймешь смысл своих видений и сможешь связать их с твоей реальной жизнью. Цикл начался, и единственное, чего ты захочешь, — это завершить его и увидеть, как закончилась та твоя жизнь. Это то, что накрепко связывает тебя с нашей группой. Ты — один из нас, мы знаем, что ты будешь верен и сохранишь наши секреты. Предать нас было бы предательством самого себя.

— Где мы находимся?

— В Монсегюре, духовном центре катаров, — ответила Карен. — Окситанский Монсегюр находился на вершине высокой горы в Пиренеях, поэтому был недоступен. Безопасность этого центра катаров XXI века основана на его секретности. Только ограниченный круг посвященных, чья верность не подлежит сомнению, имеет сюда доступ. Теперь ты — один из них.

— Так значит, это катарский Ватикан? — сказал Хайме, глядя по сторонам. — Кто бы мог подумать.

— В этом весь смысл, — заметил Кевин. — Чтобы никто ничего не заподозрил. Это убежище на случай преследований или опасности.

— Я не понимаю ваших страхов. Зачем эта кутерьма с убежищами, о которых никто не должен знать?

— Нам необходимо иметь убежище. Когда-нибудь один из нас может оказаться в опасности. Нужно защищать лидеров нашей организации.

— Боже! К чему этот цирк? — Хайме начинали раздражать ответы Кевина. — Кто собирается вас преследовать? Мы живем в стране абсолютной религиозной свободы. Инквизиции больше не существует. От кого вы прячетесь? А, я понимаю! От налоговой полиции. — Хайме говорил едким тоном. — Вы создали Церковь некоммерческого характера, чтобы уйти от налогов.

— Нет, Хайме, ты не понимаешь, — мягко сказала Карен. — Идет война.