Дурная кровь - Роберт Гэлбрейт Страница 48

До поступления на армейскую службу, где была возможность не разглашать имя и профессию отца, Страйк вечно ощущал себя подопытным кроликом, которого разглядывают со всех сторон, терзая вопросами за гранью такта и приличий, и по мере сил отгораживался от невысказанных намеков, рождаемых завистью и злобой. Прежде чем признать Страйка своим сыном, Рокби заставил Леду организовать для них тест на отцовство. Когда пришел положительный результат, адвокаты Рокби составили финансовое соглашение, призванное обеспечить малолетнему сыну музыканта такой уровень жизни, при котором ему не придется больше спать на грязном матрасе в одной комнате с чужими людьми. Однако материнское мотовство и регулярные конфликты с представителями Рокби обеспечили только нескончаемые и непредсказуемые перепады от достатка к нищете и хаосу. Леда развлекала сына и дочь безумно экстравагантными выходками, но не спешила покупать им новую обувь взамен изношенных, тесных башмаков, а сама пристрастилась летать в Европу и Америку, где гастролировали ее любимые группы; она разъезжала в шикарных лимузинах и останавливалась в лучших отелях, подкинув детей Теду и Джоан.

Страйк до сих пор помнил, как в Корнуолле ворочался без сна в двуспальной кровати для гостей, когда рядом посапывала Люси, а внизу Джоан переругивалась с его матерью, которая в середине зимы привезла детей без пальто. Дважды Страйка отдавали в частные школы, но оба раза Леда забирала его до конца учебного года, так как, по ее мнению, ребенку там прививали ложные ценности. Алименты Рокби ежемесячно утекали к ее подружкам и сожителям, а также вкладывались в безумные предприятия – ювелирный магазин, художественный журнал, вегетарианский ресторан; все эти начинания с треском провалились, не говоря уж о коммуне в Норфолке – худшим, что было в юности Страйка.

В конце концов адвокаты Рокби (которым рок-идол доверил распоряжение всеми делами, связанными с благосостоянием сына) переоформили отцовские выплаты таким образом, чтобы лишить Леду возможности транжирить средства. Для подростка Страйка это означало только необходимость потуже затянуть пояс: Леда не соглашалась, чтобы кто-то, согласно новым условиям, контролировал ее расходы. С тех пор деньги спокойно копились на счету, а семья существовала на скромные алименты, поступавшие от отца Люси.

Страйк видел своего отца два раза в жизни; от обеих встреч остались самые тягостные воспоминания. Рокби, со своей стороны, никогда не интересовался, почему средства, предназначенные сыну, лежат без движения. Сам он давно жил за рубежом, чтобы не платить налоги, продолжал записываться и выступать со своей группой, владел несколькими особняками, был обременен двумя требовательными бывшими женами и одной нынешней, а также пятеркой законных и парой внебрачных отпрысков. В списке его приоритетов Страйку отводилось одно из последних мест: старший сын появился на свет по чистой случайности, невольно разрушил второй брак Рокби, когда потребовался тест на отцовство, и вечно обретался неизвестно где.

На фоне длинной тени биологического отца и череды материнских сожителей образцом мужского поведения оставался для Страйка дядя Тед. Леда всегда упрекала брата, бывшего полицейского, за чрезмерный интерес Страйка к воинской службе и сыскному делу. Заводя разговоры с сыном сквозь голубую конопляную дымку, она всерьез пыталась отговорить его от армейской карьеры, читала ему лекции о позорной военной истории Британии, о неразрывной связи между капитализмом и империализмом, безуспешно убеждала заняться игрой на гитаре или хотя бы отрастить волосы.

Страйк был в курсе специфических обстоятельств своего рождения и воспитания, которые, впрочем, не только причиняли ему массу неудобств и терзаний, но и подталкивали его к следственной практике. В раннем возрасте он научился сливаться с окружающей обстановкой. Сообразив, что чужой говор всегда карается, он стал менять произношение, скитаясь между Лондоном и Корнуоллом. Потеря ноги сильно ограничила его диапазон движений, но до этого он выработал у себя такую походку, от которой казался меньше ростом. Он научился держать при себе личную информацию, тщательно корректировать истории из жизни, гасить любопытство посторонних к своей персоне. Немаловажным было и другое: он настроил свой внутренний радар, безошибочно улавливающий ту перемену в поведении окружающих, которая происходит при осознании, что перед ними сын знаменитости. На него с раннего возраста не действовали уловки обманщиков, льстецов, проходимцев, лгунов и лицемеров.

Качества, развившиеся благодаря отцу, были, с позволения сказать, лучшими родительскими дарами; если не считать алиментов, тот не проявлял к нему никакого внимания, ни разу не поздравил с днем рождения, не прислал рождественской посылки. Только потеряв в Афганистане ногу, Страйк дождался отцовской записки. В госпитале у его койки сидела Шарлотта, и он попросил ее выбросить то послание в мусорный бачок.

Когда к Страйку начали проявлять внимание газеты, Рокби сделал несколько осторожных попыток установить отношения со своим неблизким сыном, а в последнее время косвенно упоминал в интервью, что они с ним дружны. Несколько знакомых Страйка прислали ему ссылки на последнее онлайн-интервью Рокби, в котором тот рассказывал, как гордится Страйком. Детектив стер эти сообщения и отвечать не стал.

Он нехотя проникся добрыми чувствами к Алу, своему единокровному брату, которого Рокби в последнее время использовал в качестве эмиссара. Робкие попытки Ала установить отношения со Страйком не прекращались, хотя вначале наталкивались на сопротивление старшего брата. Похоже, Ал восхищался самодостаточностью и независимым нравом Страйка – качествами, которые тот развил у себя в силу обстоятельств: жизнь не оставляла ему другого выбора. Однако Ал доводил Страйка до белого каления своей упертостью, когда подталкивал его к участию в юбилейных торжествах, которые для Страйка ничего не значили – разве что лишний раз напоминали, что для Рокби его группа всегда значила куда больше, чем внебрачный сын. Детектив с досадой убил субботнее утро на составление ответа Алу. В конце концов он решил сделать ставку на краткость, а не на поиск дальнейших аргументов:

Не передумал, но я – без обид.

Надеюсь, все пройдет гладко, а мы с тобой выпьем по пиву, когда окажешься в городе.

Покончив с этим докучливым личным делом, Страйк приготовил себе сэндвич, надел поверх футболки свежую сорочку, извлек из досье Бамборо те страницы, на которых Билл Тэлбот разродился загадочной питмановской скорописью, и на машине отправился в Вест-Уикем – на встречу с Грегори Тэлботом, сыном покойного Билла.

Мчась сквозь дождь, перемежающийся с солнцем, и не выпуская изо рта сигарету, Страйк настроился на деловую волну: в дороге он собирался не только упорядочить вопросы к сыну следователя, но и обдумать различные проблемы, возникшие в агентстве после своего возвращения из Корнуолла. Накануне Барклай высказал ряд предложений, явно заслуживающих внимания. Этот уроженец Глазго, которого Страйк считал своим лучшим следователем после Робин, сперва высказался с присущей ему прямотой насчет вест-эндского танцовщика, на которого требовалось накопать грязишки.

– Нифига мы на него не нароем, Страйк. Ежели он топчет другую курочку, не иначе как она живет у него в шкафу. Сдается мне, наша девушка привязала его к себе кредиткой – ну дак он не лох какой-нибудь, чтоб этот сук рубить, когда ему так поперло.