Солнечная буря - Оса Ларссон Страница 48

— Чаппи, ко мне! Чаппи!

Проклятая собака. Ребекка сделала шаг вперед, собираясь сойти с крыльца и обойти двор, но остановилась.

«Прекрати, что за детский сад», — убеждала она себя, но все же не решалась ни спуститься с крыльца, ни крикнуть еще раз. Перед глазами у нее стояла бумажка, прилепленная к машине. Слово «кровь», написанное угловатыми буквами. Она подумала о Викторе, о детях, оставшихся в доме. Пятясь, поднялась по лестнице обратно на крыльцо. Не сумела заставить себя повернуться спиной к тому неизвестному, что могло подстерегать ее в темноте. Войдя в дверь, она заперла ее изнутри и побежала по лестнице на второй этаж.

В холле она тут же позвонила Сиввингу. Он пришел через пять минут.

— У нее наверняка течка, — сказал он. — Не думаю, чтобы она попала в беду. Скорее как раз наоборот.

— Но ведь на улице так холодно, — пробормотала Ребекка.

— Если она замерзнет, то прибежит домой.

— Ты, должно быть, прав, — вздохнула Ребекка. — Просто без нее как-то жутковато.

Она заколебалась на секунду и добавила:

— Я хочу тебе кое-что показать. Подожди здесь, в холле, я не хочу, чтобы девочки видели.

Она сбегала к машине и принесла бумажку, которую обнаружила под дворником.

Сиввинг прочел ее, нахмурив брови.

— Ты показывала это полиции?

— Нет. А что бы они предприняли?

— Не знаю. Дали бы тебе охрану или что-нибудь в этом духе.

Ребекка невесело засмеялась.

— Из-за этого? Да нет, у них нет таких возможностей. Но есть и еще кое-что.

Она рассказала об открытке в Библии Виктора.

— А вдруг человек, написавший эту открытку, действительно любил его?

— Ну и?

— «То, что мы сделали, не грех в глазах Господних». Даже не знаю — но ведь у Виктора никогда не было девушки. И я начинаю думать, что, может быть… Да, у меня возникла мысль, что, возможно, существовал человек, который любил его — запретной любовью. И именно этот человек теперь угрожает мне, потому что сам чувствует угрозу.

— Мужчина?

— Именно. Община никогда бы такого не потерпела. Его бы выкинули прочь в два счета. И если дело обстоит так, и Виктор хотел сохранить это в тайне, я тоже не очень хочу сразу бежать в полицию. Можешь себе представить, какие заголовки появятся назавтра в газетах?

Сиввинг недовольно фыркнул и провел рукой по волосам.

— Не нравится мне все это, — проговорил он. — А вдруг с тобой что-нибудь случится?

— Со мной ничего не случится. Я только переживаю за Чаппи.

— Хочешь, мы с Беллой переночуем сегодня у вас?

Ребекка покачала головой.

— Она скоро вернется, — сказал Сиввинг успокаивающим тоном. — Мы с Беллой сейчас пойдем погуляем. И я ее покричу.

Но Сиввинг ошибается. Чаппи не вернется. Она лежит в багажнике машины. Морда ее обмотана скотчем. Передние и задние лапы тоже. Сердце отчаянно бьется в ее маленькой груди, глаза смотрят в темноту. Она барахтается в тесном пространстве и трется головой о пол в тщетных попытках освободиться от скотча, которым схвачена ее морда. Один зуб наполовину выбит, кровь вперемешку с крошками зуба льется ей в горло. Как эта собака могла стать такой легкой добычей? Ведь ее столько раз избивал бывший хозяин. Почему она не узнала зло, когда бежала прямо ему навстречу? Потому что наделена способностью забывать. Как и ее хозяйка. Она забывает. Зарывается носом в легкий снег и приветствует всякого, кто подойдет к ней и протянет руку. Поэтому она оказалась здесь.

Адвокат Монс Веннгрен просыпается от толчка. Сердце стучит, словно кто-то колотит в грудь кулаком. Легким не хватает воздуха. Он протягивает руку и зажигает ночник — двадцать минут четвертого. Как тут заснешь, когда в мозгу — сплошной фестиваль фильмов ужасов. Сначала — машина, которая провалилась под лед на озере недалеко от их дачи. Он стоял на берегу и видел все это, будучи не в состоянии что-либо сделать. В заднем окне машины он увидел бледное, испуганное лицо Ребекки. А когда ему все же удалось снова заснуть, навстречу ему во сне вышла Ребекка и обняла его. Когда его руки скользнули по ее спине к волосам, они наткнулись на что-то теплое и мокрое. Затылок у нее был отстрелен.

Он приподнимается и садится в постели, прислонившись к изголовью. Раньше все было по-другому. Работа и мальчишки отнимали все силы. Поспать удавалось не много, но зато это был настоящий сон. Сейчас он редко засыпает, добираясь под утро до кровати, скорее впадает в черное забытье без сновидений. А если ложится трезвым, то получается еще хуже. Он все время просыпается от панического чувства и потеет, как свинья.

В квартире тихо, точно в могиле. Слышно лишь его собственное дыхание да монотонное гудение вентиляции. Все остальные звуки — снаружи. Жужжание счетчиков на площадке. Легкие шаги тренированного почтальона на лестнице. Поднимаясь, он прыгает через ступеньку, а спускаясь — через две. Машины и прохожие на улице. Когда мальчишки были маленькие, спальню заполняли звуки их жизни: короткое, быстрое дыхание маленького Юхана, сопение Калле под пирамидой из мягких игрушек. И конечно, Мадлен, которая начинала храпеть, стоило ей хоть чуточку простудиться. А затем становилось все тише и тише. Мальчишки переехали в отдельные комнаты. Мадлен лежала молча, притворяясь спящей, когда он возвращался домой поздно.

Ну все, хватит. Сейчас он поставит в видеоплеер старый фильм с участием Клинта Иствуда, нальет себе виски «Макаллан» и, возможно, в конце концов задремлет в кресле перед телевизором.

Снегопад в горах продолжается. В Курравааре машины и дома погребены под толстым белым покрывалом. На диване в кухне своей бабушки лежит без сна Ребекка.

«Надо мне встать и посмотреть, не вернулась ли собака, — думает она. — Возможно, стоит в снегу под дверью, еще отморозит себе лапы».

Заснуть все равно не получается. Она закрывает глаза, меняет позу — переворачивается на бок. Однако в усталом теле сознание совершенно ясное.

С ножом что-то непонятное. Почему он отмыт? Если кто-то хотел во всем обвинить Санну и подкинул нож ей в диван, зачем этот человек отмыл лезвие? Гораздо разумнее было бы отмыть рукоять от возможных отпечатков пальцев, а лезвие оставить окровавленным. Иначе велик риск, что орудие не привяжут к убийству. Что-то она упускает. Как на такой картине, которая представляет собой рой разноцветных точек — и вдруг за ними проступает образ, нарисованный художником. Так же и сейчас — все точки на месте, осталось только разглядеть узор, связующий их воедино.

Ребекка зажигает ночник и осторожно поднимается с дивана. Тот отвечает ей скрипом. Она прислушивается, не проснулись ли дети. Засовывает ноги в ледяные ботинки и выбегает на крыльцо, чтобы позвать Чаппи.