Утопленник из Блюгейт-филдс - Энн Перри Страница 48

Питт сидел, погруженный в раздумья. Шли минуты. Стояла полная тишина, нарушаемая лишь потрескиванием и тихим шипением огня в камине. То, что предлагала Шарлотта, было возможно — вполне возможно — и бесконечно мерзко. И не было никаких фактических свидетельств против этого. Почему он сам не подумал об этом раньше — почему никто не подумал об этом? Не потому ли, что всем было гораздо удобнее свалить вину на Джерома? Обвинить наставника можно было без какого-либо риска для карьеры, даже если по какому-то непредвиденному стечению обстоятельств это в конечном счете так и не удалось бы доказать.

Несомненно, про него, Питта, сказать такое нельзя, правда? Честность просто не позволит ему остановиться на Джероме — только потому, что тот такой напыщенный и вызывает раздражение?

Томас постарался вспомнить все свои встречи с Уэйбурном. Какое впечатление произвел на него этот человек? Было ли в нем хоть что-нибудь, какая-то малейшая тень обмана, необъяснимой скорби или необъяснимого страха?

На память ничего не приходило. Уэйбурн был ошеломлен, потрясен смертью своего сына при таких ужасающих обстоятельствах. Он боялся скандала, который явился бы еще одним тяжелым ударом по семье. Но разве любой другой человек не испытывал бы на его месте те же самые чувства? Определенно, все это было объяснимо и совершенно естественно.

Ну, а юный Годфри? Он произвел впечатление открытости, чистосердечности, насколько только ему позволял страх перед полицейским инспектором. Или же его внешнее простодушие было лишь маской, и за детским невинным лицом с широко раскрытыми глазами скрывался прожженный лжец, не ведающий стыда и, следовательно, чувства вины?

Титус Суинфорд? Питту Титус понравился, и если только он не ошибался, мальчишка был искренне опечален всем ходом событий — это была естественная, искренняя скорбь. Неужели Питт потерял свое умение разбираться в людях, попав в ловушку очевидного и удобного?

Эта мысль разбивала вдребезги его представление о себе. Но соответствовала ли она истине?

Питт отказывался верить в то, что Титус и Годфри были такими испорченными — или, если честно, в то, что они смогли так легко его обмануть. Он ведь умел отличать ложь от правды, это была его работа, его ремесло, и он владел им в совершенстве. Конечно, и он также допускал ошибки — но все-таки крайне редко он бывал настолько слеп, что даже не подозревал правду.

Шарлотта выжидательно смотрела на него.

— Ты не веришь в такое объяснение, ведь так? — спросила она.

— Не знаю, — пробормотал Томас. — Нет… оно кажется мне чересчур натянутым.

— Но в отношении Джерома у тебя нет никаких сомнений?

Питт посмотрел на жену. В последнее время он уже успел забыть, какое удовольствие ему доставляло смотреть на ее лицо, восторгаться плавной линией шеи, вскинутыми вверх крыльями бровей.

— Нет, — просто ответил он. — Сомнения у меня есть.

Шарлотта снова взяла шитье. Нитка выпала из иголки, и она послюнявила кончик, затем вдела ее в ушко.

— В таком случае, полагаю, ты должен еще раз начать все сначала, — сказала она, глядя на иголку. — Осталось еще три недели.

Придя на работу на следующее утро, Питт обнаружил у себя на столе стопку новых дел. В основном это были пустяковые мелочи: кражи, мошенничества, один предполагаемый поджог. Питт распределил эти дела по своим помощникам; одно из преимуществ его высокой должности заключалось в том, что значительную их часть он спихнул Гилливрею.

Сержант вошел в кабинет, жизнерадостный, сияющий, гордо распрямив плечи. Закрыв за собой дверь, он сел, не дожидаясь приглашения, что выводило Питта из себя, и с жадностью поинтересовался:

— Что-нибудь интересное? Новое убийство?

— Нет, — угрюмо произнес Питт. Дело Артура Уэйбурна вызывало у него отвращение, и у него не было ни малейшего желания снова возвращаться к нему, однако только так можно было избавиться от гложущих сомнений, прочно обосновавшихся у него в душе. — Нет, то же самое, — сказал он.

Гилливрей опешил.

— То же самое? Убийство Артура Уэйбурна? Вы хотите сказать, к этому имеет отношение кто-то еще? Но разве мы можем продолжать расследование? Присяжные ведь вынесли решение. Дело закрыто, разве не так?

— Возможно, дело и закрыто, — сказал Питт, с трудом сдерживая гнев. Он вдруг понял, что Гилливрей раздражал его так сильно, так как был невосприимчив к тому, что больно задевало самого Питта. Вот и сейчас сержант был одет с иголочки и улыбался, он постоянно имел дело с чужими трагедиями и эмоциональной грязью, но при этом ему неизменно удавалось оставаться чистым. — Возможно, дело закрыто для суда, — повторил Томас, — но, на мой взгляд, в нем еще остаются пробелы, которые мы должны заполнить, во имя правосудия.

Похоже, его слова не убедили Гилливрея. Для него решения суда было вполне достаточно. Его работа заключалась в том, чтобы раскрывать преступления и поддерживать закон, а не торчать на судебных заседаниях. У каждой детали машины есть своя функция: полиция разыскивает и задерживает подозреваемых, прокурор предъявляет обвинение, адвокат выстраивает защиту, судья председательствует, следя за соблюдением закона, присяжные взвешивают факты и принимают решение. И, разумеется, в случае необходимости тюремщики стерегут, а палач лишает жизни, быстро и умело. И если какая-нибудь одна деталь возьмет на себя функции другой, слаженная работа всего механизма окажется под угрозой. Вот как обстоят дела в цивилизованном обществе: каждый человек знает свое место и свои обязанности. Порядочный человек выполняет свои обязанности в меру своих способностей и, если ему улыбнется удача, поднимается на лучшее место.

— Осуществлять правосудие — не наше дело, — наконец сказал Гилливрей. — Мы выполнили свою работу, а суд выполнил свою. И мы не должны вмешиваться в чужое дело. Это будет все равно как если бы мы заявили, что не доверяем суду.

Питт посмотрел на него. Сержант оставался невозмутимым, убежденный в собственной правоте. В его словах была правда, однако это ничего не меняло. Расследование было проведено кое-как, а исправлять свои ошибки очень болезненно. Но все же это никак не могло оправдать бездействие.

— Суд принимает решение на основании тех фактов, которые ему известны, — напомнил Питт. — Есть вещи, которые должны были быть известны присяжным, однако они не были им известны, потому что мы не потрудились их найти.

Гилливрей вспыхнул негодованием. Его обвиняли в пренебрежении служебными обязанностями, и не его одного, но и всю полицию вплоть до высшего начальства, и даже адвокатов, которые должны были бы обратить внимание на какие-то упущения в проведении расследования.

— Мы никак не исследовали то предположение, что Джером говорил правду, — начал Питт, прежде чем сержант успел его прервать.

— Говорил правду? — взорвался Гилливрей, гневно сверкнув глазами. — При всем моем уважении к вам, мистер Питт, — это просто нелепо! Мы постоянно ловили его на лжи. Годфри Уэйбурн показал, что Джером приставал к нему, Титус Суинфорд заявил то же самое. Абигайль Винтерс его опознала. Альби Фробишер его опознал. И из них один только Альби достоин осуждения. Только извращенец пользуется услугами мужчины-проститутки. Это само по себе уже является преступлением! Чего вам еще не хватает, очевидца, который видел все своими собственными глазами? Даже речи не было о каком-то другом подозреваемом!