Охота на Хемингуэя - Дайана Мэдсен Страница 48

Обе его руки вернулись на клавиатуру, и мы просмотрели несколько папок, не обнаружив ничего особенно интересного. Дэвид вел объемные записи о студентах и своих лекциях, но мы не нашли ничего, касающегося дела о преследовании или его борьбы за место заведующего кафедрой.

Наконец обнаружилась директория с названием «ШЛ&УУ». Замелькали окна открывающегося текстового процессора, но тут выскочила табличка с просьбой ввести пароль. Я застонала от разочарования.

— Есть мысли по поводу слова, которое Дэвид мог использовать в качестве пароля? — спросил Митч.

— Никаких. А что обычно используют?

— Обычного тут не бывает, каждый выбирает слово, которое не забыть. Имя матери, например. Но не переживайте, — он расплылся в улыбке. — Нам ничего не стоит пойти в обход: все эти программы имеют брешь в милю шириной — черную дверь, на случай, если ты забыл ключ от парадной. А это происходит регулярно.

Он постучал по клавишам, выждал, потом нажал еще несколько.

У меня родилась идея.

— Митч, эти «ШЛ&УУ»… Думаю, это означает «Широкие Лужайки и Узкие Умы». Так Хемингуэй говорил об Оук-Парке. Это поможет?

— Вряд ли. Это всего лишь название папки. Погодите-ка… Ага, вот! — воскликнул он, когда перед нами открылся список файлов. Мы одновременно наклонились к экрану. Плечи наши соприкоснулись, он придвинулся еще ближе, прижавшись ко мне ногой.

— Вы так прекрасны. Но, разумеется, уже наслышаны об этом, — произнес Митч.

— Вы тоже недурны, — усмехнулась я.

— Золотая жила, Ди Ди, — мой приятель указал на экран.

Мы пробежали текст, в котором Дэвид описывал потрепанный саквояж, полученный на почте. Он рассказывал о неудачных попытках проследить адрес отправителя, потом излагал теории насчет судьбы пропавших рукописей в течение прошедших восьмидесяти девяти лет. Дэвид сообщил о потрепанной багажной бирке, болтающейся на тонкой нити, но заметил, что надписи на ней нечитаемы. Еще в файле содержались рассуждения на тему, что раз Хедли и Эрнест тогда только-только поженились, в качестве обратного адреса могла быть указана мичиганская резиденция Хемингуэя. Подобно большинству вернувшихся с фронта молодых парней, Эрнест с трудом адаптировался к обычной жизни, особенно в таком пуританском городке, как Оук-Парк, Оук-Парк Широких Лужаек и Узких Умов. Война сделала из Эрнеста мужчину, но по возвращении мать продолжала обращаться с ним, как мальчишкой. Его друзья из Мичигана оказались более терпимы, в результате чего он все больше времени проводил там и там же, а не в Оук-Парке, сыграл свадьбу, после чего уехал в Европу. Какой прихотью судьбы, удивлялся Дэвид, объясняется маршрут величайшей находки американской литературы двадцатого века из Парижа в Мичиган к нему?

Обнаружились еще заметки о паломничествах, которые они с Мартином Суини предпринимали по Мичигану. Дэвид заявлял, что их догадка про возврат саквояжа в бюро находок в Париже и пересылку в Штаты совершенно верна. По его версии начальник вокзала в Сеней, штат Мичиган, решил оставить саквояж у себя, чтобы при случае лично передать Эрнесту, поскольку знал, что тот не в ладах со своей семьей. Но Хемингуэй не возвращался много лет и приехал только на похороны отца в 1949 году. К тому времени, продолжал Дэвид, старый железнодорожник уже умер или забыл про саквояж, пылящийся где-нибудь на чердаке или в чулане.

В следующем файле содержался перечень бумаг из саквояжа. Он включал одиннадцать рассказов, начало романа и два десятка стихотворений, название одного из которых, «Котам везет», заставило меня улыбнуться.

Особый наш интерес привлек документ, в котором Дэвид размышлял на тему, кто послал ему саквояж и почему. Он сильно подозревал одного из членов семьи Хемингуэя, того с кем Дэвид лично встречался и кто не сходился во мнениях с прочими родичами, не любил Фонд Хемингуэя в Оук-Парк и хотел насолить ему.

Я указала на место, где Дэвид расшифровывал анаграмму «Regacs Ma Fily» как «Grace's Family», то есть «Семья Грейс».

— Если этот так, — сказала я Митчу, — то не исключено, что пославший рукописи Дэвиду затем убил его, потому как тот решил продать материалы с аукциона, а не передать для исследований.

Мы продолжили поиски. Еще один файл размером в 186,485 бита выдал пустой экран и сообщение: «Неполный файл».

Последний файл в папке был самым большим и имел другое расширение. При его открытии на экране замелькали обрывки слов, символы и цифры. Пока Митч пролистывал его, мои глаза зацепились за знакомые фрагменты. Это были те самые отрывки из Хемингуэя, распечатанные на листках.

— Знаете, Митч, я уже видела это раньше. Выглядит как анализ словоупотребления, пунктуации и структуры предложений. Так можно отличить подделку от оригинального произведения.

Наши головы почти соприкоснулись. Митч, тяжело дыша, повернулся ко мне и обнял. Ощущение было возбуждающим. Я тяжело сглотнула и, когда его руки загуляли по моему телу, почувствовала легкое головокружение.

— Помни, — шепнул он мне на ухо. — Я спас тебе жизнь.

— Нахал, — возмутилась я, прижимаясь еще теснее.

— И у тебя только одна кровать.

— Откуда ты знаешь?

— Проверил, пока ты готовила напитки.

Мы начали целоваться, сначала долго и нежно, потом страстно и порывисто. Забыв про компьютер, он провел ладонями по моим ногам, залезая под одежду. Я ощутила приятную легкость, ощущая, как застежки уступают под его умелыми пальцами. Лихорадочно дыша, мы раздевали друг друга. Мы снова слились в поцелуе, и, когда губы Митча устремились к моей груди, я поняла, что слишком поздно вспоминать о благоразумии. Мне нравилось, что он рядом. Вздрогнув всем телом, я полностью отдалась моменту.

Если двое любят друг друга, это не может кончиться счастливо.

Эрнест Хемингуэй

День пятый, четверг.

Проснулась я на рассвете, и с удивлением обнаружила в своей кровати спящего Прекрасного Принца. Вспомнились события прошлого вечера. Рассеянный свет уличного фонаря падал через окно спальни на обнаженное тело Митча. Я смотрела, как он спит, и дикое пламя, разожженное им ночью, вспыхнуло с новой силой. Он так напомнил мне Скотти — уверена, психолог назвал бы это переносом. Как бы то ни было, я все больше склонялась к заключению, что никогда не увижу больше Скотти. И придвинулась ближе к Митчу.

Движение разбудило его.

— Ты настоящая, — прошептал он. — Иди сюда. — И он нежно обнял меня, ограничив для меня всю вселенную охватом своих рук.

— Я боялся, что ты — сон.

Он нежно коснулся моего подбородка, поцеловал волосы, ухо, шею. Его руки совершили медленное путешествие по моей спине, талии, бедрам. Мы задвигались в одном ритме, сменяя одну позицию на другую.

В следующий раз я проснулась много позже. Было светло, я лежала одна, испытывая сладкое послевкусие от жарких любовных игр. Спала я как убитая, зато проснулась с совершенно ясной головой и чувствовала себя обновленной, как Моисей, спустившийся с горы.