Леший - Николай Старинщиков Страница 48

В контейнере томилась от бездействия портативная снайперская винтовка, совмещаемая с прибором ночного видения. Оставалось надеяться, что и винтовка, и прицел, и прибор пристреляны на стенде: лишние выстрелы здесь никому не нужны.

Я открыл контейнер и, отодвинув одну из вертикальных полок, принялся вынимать из плотных гнезд узлы оружия. Несколько движений, и винтовка собрана: ствол, приклад, затвор, магазин с длинными патронами. Прицел с оптикой и прибором и, наконец, мощный, похожий на огрызок трубы, глушитель. Приличная получилась дубинка. Ею издали хлестать сподручнее. Во дворе она неудобна. Здесь хорош был бы «ТТ» с глушителем, а также «узи», переведенный на стрельбу одиночными, и тоже с глушителем, чтобы не пугать старух.

Я вышел в огород. Темная безлунная ночь овладела округой. Солнце взойдет в пять часов, а до этого будет долго лежать над лесом заря вполнакала. Совсем недавно здесь стояли белые ночи. Теперь они прошли.

На соседней улице, за двумя огородами, сиротливо белела высокая печь сгоревшего материнского дома. Там же, в стороне от пожарища, темнела баня – пожарным удалось ее отстоять.

Мундир поблескивал пуговицами, поэтому пришлось переодеваться. В тонком спортивном костюме, сетке от комаров и черной куртке я вновь вышел в огород. Надо было закрыть ворота, чтобы никто из посторонних не мог проникнуть внутрь. Вдруг я усну. Возвратившись, я запер огородные ворота изнутри на задвижку. На поленице лежала деревянная лестница. Поставив ее к стене летнего домика, я поднялся на крышу, отошел по ее отлогой поверхности к краю. До земли оставалось не более двух метров, однако прыгать не стал. Ни к чему нам эта эквилибристика. Сложил оружие у края и опустился вниз на вытянутых руках. Затем снял с крыши оружие.

Густым малинником двинулся вдоль городьбы к своему огороду, перешагнул через трухлявые жерди и двинулся дальше. Пожарище. Запах горелого дерева. К нему не примешивался запах горелой человечины. Это радовало меня безмерно. Мать была жива. Был жив ее пес Тузик женского пола. Другой скотины она по старости лет не держала.

– Мяу, – раздалось со стороны бани.

– Люська, – зашептал я, подойдя ближе. – Кис, кис, кис…

Животное ткнулось шершавой мордочкой в ноги. Я наклонился и погладил кошку. Непривычно твердая шерсть цеплялась за пальцы.

– Обгорела ты, Люська… Иди ко мне.

– Мяу…

В бане пахло вениками и мылом. Недавно я здесь парился. Дом тетки Матрены едва виднелся из-за малинника. Плохая позиция для обороны. Зато на стене в предбаннике висели нетронутыми материн халат, полотенце, старая фуфайка и клеенка. Я собрал весь этот скарб и, забравшись наверх, под крышу, принялся «вить» гнездо: расстелил клеенку, халат и свернутую валиком фуфайку. Полотенце положил рядом – на случай, если окончательно доймут комары.

Кошка жалобно мяукнула внизу. Пришлось спускаться за ней: не даст покоя и будет стоять над душой. Наконец я улегся. Люська терлась о мою голову, мурлыча. «Люська, – подумал я горестно, – тебе и заботы нет, что у хозяйки дом сгорел…» Люська взглянула на меня маслянистыми темными глазами и отвернулась. Свернувшись в комок, она умиротворенно пела, впуская когти передних лап в хозяйкин халат.

Положив винтовку на фуфайку, я стал разглядывать окрестности в прицел: Матренин дом, соседские дома, часть улицы, столбы, черемуху по углам, – все видно как на ладони. Ничто не напоминает о присутствии вблизи хоть какой-нибудь живности. Все тихо и спокойно. Даже собаки не лают.

Часы показывали третий час. Наступало время убийств, краж и поджогов. Человек ничего не слышит, окончательно разомлев к утру в любимой постели. Преступный элемент помнит об этом с давних времен, передавая из поколения в поколение накопленный опыт.

Я продолжал наблюдать за Матрениным домом, изредка припадая к оптике. Глаза надо беречь от усталости, иначе может померещиться что угодно. Я их не напрягал: собаки все равно залают, почуяв чужого. Однако на меня они тоже почему-то не лаяли, хотя вокруг, чуть не в каждом дворе, сидят на привязи и бегают на воле не одна пара.

Прошел еще час. Веки начинали слипаться. Нет ничего страшнее, чем спать под шорох спичек в чужих руках. Огромным усилием воли я размыкал глаза и осматривался. Однако вскоре опять просыпался, пугаясь от мысли, что вновь дремал – с открытыми глазами. Дремать нельзя, потому что на рассвете надо незаметно сняться и уйти. Никем не замеченным… Никем не…

Зуммер мобильника мгновенно вывел из оцепенения. Он словно удар весла по мокрой заднице. Я забыл его отключить, и теперь он гудел на всю округу. Около теткиного дома было по-прежнему пусто. Палец быстро нажал нужную кнопку.

– Спишь? – услышал я женский голос. Какая-то дура ошиблась номером и могла испортить всю кашу. Палец быстро отключил абонента, однако через секунду вызов повторился.

– Спать, между прочим, вредно, когда ты в гнезде кукушки.

«Видит она меня, что ли?» – содрогнулся я, шаря глазами по кустам.

– Не верти башкой, – тихо сказала она. – Тебя заметно.

– Кто ты?

– Я твой напарник…

– Но его убили…

– Потом расскажу. Выйду к тебе по прямой от перекрестка. Оглянись назад и посмотри. Видишь меня?

За столбом посредине улицы мутнела в темноте чья-то фигура. Фигура едва заметно махнула мне рукой.

– Вижу, – подтвердил я. – Но я не знаю тебя и не могу тебе верить, тетка?

– Верить ты не можешь, а вот надеяться просто обязан. Тебе привет от полковника Перельмана.

– Старик еще жив?

– Он так жив, как дай бог каждому. Борьба с послевоенным национализмом пошла ему на пользу…

– Иди, – милостиво согласился я, – но не делай быстрых движений, Маруся.

– Меня зовут Надеждой.

– Наденька? Это хорошо. Иди ко мне, Надя. Если тебя не купили, будешь жить и размножаться.

– Не груби женщине, Толя…

Сердце у меня трепетало: оказывается, меня даже знают по имени. Я лежал как на ладони. С помощью простенького гранатомета наблюдательный пункт превратится в щепки.

От столба отделилась фигура стройной женщины. На ней был брючной костюм. Скорее всего, это была одежда спецназовца. Оптика сильно приближала. Фигура казалась стоящей рядом, освещенная со всех сторон необычайно ярким лунным светом. Перекрестье прицела упиралось в середину лба. Если слегка нажать на спусковой крючок, то на лбу должно засветиться красное лазерное пятнышко. Я так и сделал. Женщина погрозила издали пальцем, и я убрал фалангу с крючка. Жизнь у человека одна. Нельзя ею рисковать, даже если это чужая жизнь. Рискуйте собственной. Ставьте ее на карту или продавайте за понюх табака.

Она остановилась у обгоревшего тополя. Возможно, она лишь наводчица, корректировщик. Она хитра: шаг в сторону, и пуля будет для нее не страшна за громадным и сырым стволом. В нем застрянет и не такая болванка.