Проклятие Дейнов - Дэшил Хэммет Страница 49

– Самое время, – сказал он. – По лицу-то вам ничего не прочесть.

– Отлично. Тогда начнем. Первое: бомбу вам сунул в руку Финк, когда здоровался. Другим способом попасть в комнату она не могла. Он стоял ко мне спиной, и я не мог ничего заметить. Вы, конечно, не знали, что это бомба, и пришлось ее взять, как сейчас приходится все отрицать – иначе бы мы догадались, что вы были связаны с бандой в Храме, а у Финка есть основания покушаться на вас.

– Какая удивительная история, – сказал Фицстивен. – Значит, у Финка были основания. Что ж, и на том спасибо.

– И убийство Риза организовали вы. Остальные вам лишь помогали. Но когда Джозеф умер, вся вина пала на него, на этого якобы сумасшедшего. Другие участники оказались вне подозрений. Но тут вы вдруг приканчиваете Коллинсона, и неизвестно, что еще собираетесь выкинуть. Финк понимает: если вы не угомонитесь, то убийство в Храме в конце концов выплывет, и тогда ему тоже несдобровать. До смерти испугавшись, он решает остановить вас.

– Все занимательней и занимательней, – сказал Фицстивен. – Значит, и Коллинсона убил я?

– Чужими руками. Вы наняли Уиддена, но не заплатили ему. Тогда он похитил девушку, чтобы получить свои деньги. Он знал, что она вам нужна. Когда мы его окружили, пуля пролетела ближе всего от вас.

– Восхищен. Нет слов, – сказал Фицстивен. – Значит, Габриэла была мне нужна. А зачем? Какие мотивы?

– Вы, скорей всего, пытались сделать с ней что-то очень уж непотребное. Ей досталось от Эндрюса, даже с Эриком не повезло, но про них она могла еще говорить. Когда же я захотел выяснить подробности ваших ухаживаний, она задрожала и сразу замкнулась. Видно, она здорово вам вмазала, но вы ведь из тех эгоистов, которым такого не перенести.

– Ну и ну, – сказал Фицстивен. – Мне, знаете ли, часто приходило на ум, что вы вынашиваете абсолютно идиотские теории.

– А что тут идиотского? Кто стоял рядом с миссис Леггет, когда у нее в руках оказалось оружие? Где она его взяла? Да и гоняться за дамами по лестницам не в ваших правилах. А чья рука была на пистолете, когда пуля пробила ей горло? Я не слепой и не глухой. Вы сами признали, что за всеми трагедиями Габриэлы чувствуется одна рука, один ум. Вы как раз и обладаете таким умом, при этом ваша связь со всеми событиями очевидна, да и необходимый мотив был. С мотивом, кстати, у меня вышла некоторая задержка: я его не видел, пока не получил – сразу после взрыва – реальной возможности как следует поспрашивать Габриэлу. Задерживало меня и кое-что другое – я никак не мог связать вас с Храмом. Но тут помогли Финк и Арония Холдорн.

– Неужто Арония помогла? Интересно, что она затеяла. – Фицстивен говорил рассеянно, а его единственный серый глаз был слегка прикрыт, словно думал он сейчас о другом.

– Она делала все, чтобы выгородить вас: морочила нам голову, запутывала, пыталась науськать на Эндрюса, даже застрелить меня. Когда она поняла, что по следу Эндрюса мы не пойдем, я упомянул про Коллинсона. Она разыграла удивление, ахнула, всхлипнула – не упустила ни одной возможности, чтобы направить меня по ложному пути. Мне ее изворотливость даже по душе.

– Дама она упорная, – с отсутствующим видом процедил Фицстивен. Занятый своими мыслями, половину моей речи он пропустил мимо ушей. Затем отвернул голову, и прищуренный, задумчивый глаз уставился в потолок.

– Вот и конец Великому Проклятию Дейнов, – сказал я.

Уголком рта смеяться трудновато, но он все-таки рассмеялся:

– А если я скажу вам, мой милый, что я тоже Дейн?

– Как так?

– Моя мать и дед Габриэлы с материнской стороны были братом и сестрой.

– Черт! Вот это да!

– Уйдите пока и дайте мне подумать. Я еще не решил, как поступить. Сейчас я ни в чем не признаюсь. Понятно? Но чтобы спасти свою драгоценную шкуру, мне, видимо, придется упирать как раз на проклятие. И тогда, мой милый, вы сможете насладиться удивительной защитой, таким цирком, от которого радостно взвоют все газеты страны. Я стану настоящим Дейном, отмеченным проклятием всего нашего рода. Преступления моих двоюродных сестричек Алисы, Лили, племянницы Габриэлы и бог знает скольких еще Дейнов будут мне оправданием. Да и количество моих собственных преступлений сыграет свою роль – лишь сумасшедший способен столько совершить. И поверьте, я приведу их множество, если начну с колыбели. Поможет даже литература. Ведь признало же большинство критиков моего «Бледного египтянина» детищем дегенерата. А разве в «Восемнадцати дюймах» они не нашли все известные человечеству признаки вырождения? Все эти факты, мой милый, выручат меня. К тому же я буду размахивать культями – руки нет, ноги нет, тело и лицо покалечены: преступник с Божьей помощью и так достаточно наказан. Да и контузия от бомбы – разве не могла она вернуть мне разум, во всяком случае, выбить патологическую тягу к преступлениям? Я даже верующим стану. Идея меня привлекает. Но сначала надо все обдумать.

Измученный этой речью, он тяжело всасывал половинкой рта воздух, но в сером глазу светилось торжество.

– Что ж, скорей всего, дело выгорит, – сказал я, собираясь уходить. – Буду за вас болеть. Вам и так уже досталось. А потом, если кто и заслуживает снисхождения – так это вы.

– Снисхождения? – переспросил он, и взгляд у него потускнел. Он отвел глаз, потом снова смущенно посмотрел на меня. – Скажите правду, меня что, признают невменяемым?

Я кивнул.

– Черт! Тогда все уже не то, – пожаловался он, не без успеха пытаясь побороть смущение и принять свой обычный лениво-насмешливый вид. – Что за удовольствие, если я на самом деле псих.

Когда я вернулся в дом над бухтой, Мики и Макман сидели на крыльце.

– Привет! – сказал Макман.

– Новых шрамов в любовных сражениях не заработал? – спросил Мики. – Твоя подружка, кстати, про тебя спрашивала.

Поскольку меня снова приняли в общество людей, я понял, что Габриэла чувствует себя прилично.

Она сидела на кровати с подушками за спиной, лицо все еще – или заново – напудрено, глаза радостно поблескивают.

– Мне вовсе не хотелось усылать вас навсегда, нехороший вы человек, – пожурила она меня. – Я приготовила вам сюрприз и просто сгораю от нетерпения.

– Что за сюрприз?

– Закройте глаза.

Я закрыл.

– Откройте.

Я открыл. Она протягивала мне восемь пакетиков, которые Мери Нуньес вытащила из кармана пиджака.

– Они у меня с середины дня, – гордо заявила она. – На них следы моих пальцев и слез, но ни один не открыт. Честно говоря, удержаться было нетрудно.

– Я знал, что вы удержитесь, поэтому и не отобрал их у Мери.

– Знали? Вы так мне верите, что ушли, оставив их у меня?

Только идиот признался бы, что уже два дня в этих бумажках лежит не морфий, а сахарная пудра.