Маска резидента - Андрей Ильин Страница 49

Передний поднял, показал два пальца, развел их в стороны, сжал кулак, выставил большой, махнул им в проем двери.

Все ясно: двое одновременным шагом проникают в комнату, отступают за дверные косяки, третий с автоматом зависает в двери, страхуя разом комнату и входную и прочие ведущие в коридор двери.

Секунда — шагнуть вперед. Еще одна — отшатнуться в сторону. Мгновение — вскинуть оружие. Две секунды с небольшим до открытия огня. Стрелять будут двумя стволами разом. Ни единого шанса для Резидента. И очень мало для меня, если высунусь.

Можно из засады уложить трех противников, не опасаясь встречного выстрела, если у противника оружие в карманах покоится или в крайнем случае на предохранитель поставлено. Пока сообразят, пока его в боевое положение приведут — перед мертвыми их очами уже ангелы хороводы водить будут.

Но этим ни тащить из карманов, ни взводить пистолеты не требуется! Они уже вытащены и уже взведены — только на курок жми, не ленись. Пока одного отстреливаешь, второй мгновенно отскочит под прикрытие кресел, влет всадив в опасный угол пол-обоймы. Допустим, второго я достану в прыжке, и, допустим, его пули пройдут мимо. Но есть еще третий! Этот изрубит меня из автомата в лапшу и покропит меня сверху моей же кровью. Он просто нажмет курок и поведет дулом от стены к стене. От этого гороха пуль мне не увернуться. Он самый опасный. Так что если начинать, то с него.

Если начинать…

А если нет? Тогда проскочу. Наверняка проскочу. Два глухих, похожих на падение книги на пол выстрела Резиденту в голову, еще один, контрольный, за ухо — и быстрый уход. На все — минута. Комнату они, естественно, обыскивать не будут, не до того. Мне останется выждать за портьерой несколько десятков секунд и тихо и незаметно покинуть квартиру. Риск самый минимальный. Способные меня зацепить шальные пули по комнате летать не будут. Здесь предвидится не бой, а заказное, на три выстрела, убийство. Может, не лезть на рожон? Это липовых биографий много, а натуральная жизнь одна. Может, переждать по-тихому?

Но Резидент! Но дискетка!

Вечная дилемма между жизнью и долгом. Дискетка против меня самого? Не дороговата ли цена за 200 заключенных в ней слов?

Я еще взвешивал все «за» и «против». Я еще пытался выторговать у судьбы право на биологическое продолжение своего века любой, пусть самой позорной, ценой. Я все еще размышлял в контексте безусловных — инстинкта сохранения рода — рефлексов. И уже действовал вопреки им, согласуясь с условными, выработанными в классах и тренировочных залах учебки. Я решил затаиться, переждать, не лезть на гарантированную пулю и… подсчитал расстояния, отделявшие меня от противников, прикинул, как вернее использо-вать топографию квартиры, куда и как падать, когда и в кого вначале стрелять. Я решил любой ценой сохранить жизнь, но уже содрал носком левой ноги ботинок с правой. Я действовал вопреки решению своего биологического «я». Я действовал согласно параграфам устава. Буква закона была во мне сильнее инстинкта самосохранения.

Я принял решение ничего не предпринимать в момент, когда уже вовсю действовал. У меня почти не было шансов выиграть без потерь бой, но у меня не было и шансов уклониться от него. Кто-то посторонний, живущий во мне, но не жалеющий меня, отдал короткий приказ — стреляй! — и помимо моей воли задрал руку с оружием. Мне оставалось только подчиниться.

Все эти раздумья, сомнения, протесты, противоречивые решения вместились в трехсекундную паузу. На само действие потребовалось времени еще меньше.

Убийцы подняли оружие. Я плавным, чтобы портьера не шелохнулась, движением бросил в дальний угол снятый ботинок. Его полет загородили стоящие в ряд стулья. Его не увидели. Его услышали. На долю мгновения убийцы скосились на неожиданно раздавшийся в углу звук и туда же, следуя за глазами, сдвинулись дула их пистолетов. Все-таки они не были достаточно натасканы. Все-таки они ставили свою жизнь выше дела. Исполнители, прошедшие спецподготовку, никогда бы не отвлеклись на посторонние события, не завершив главного дела. Кроме того, в обязанности второго входила страховка ударной группы. Только он один имел право реагировать на внешнюю угрозу. Только он один мог убрать взгляд с объекта покушения и принять бой. Все прочие должны были, пусть даже ценой жизни, завершить дело. Только такой подход не оставляет жертве надежды. Все прочие — это чистой воды любительщина, где много стрельбы, много жертв и мало толку.

Эти убийцы были любителями. Они беспокоились за свою жизнь больше, чем за порученное им дело, и потому проиграли и в том, и в другом. Они не выполнили задания и не сохранили жизнь.

Не раньше, не позже, а именно в то мгновение, когда ботинок ударился в стену, я выступил из-за портьеры. И, еще не закончив движение, я сделал два выстрела: один — в автоматчика, другой — в убийцу, стоящего у правого косяка. Третий выстрел я, как и ожидал, сделать не успел. Последний оставшийся в живых бандит обладал отменной реакцией. Он упал за второе свободное кресло на долю секунды раньше, чем дуло «стечкина» нащупало его голову, и стал для меня недосягаем.

Осел в смертельной истоме так и не успевший нажать курок автоматчик. Упал, откинувшись головой на косяк, стоявший слева убийца. Упал я. Очень вовремя упал. Три пули в том месте, где только что находилась моя грудь, вляпались в стену, разбрызгивая во все стороны штукатурку. Кажется, я недооценил последнего противника. Он не только ушел из-под моего выстрела, но и успел точно в цель послать три своих! Сейчас он заляжет, как за бруствером окопа, за ближайшей мебелью, и борьба приобретет затяжной и очень непредсказуемый характер. Стоячих мест в этом летящем в тартарары трамвае не осталось. Двое легли, потому что умерли, трое — для того, чтобы не умереть. Трое, потому что Резидент тоже упал и тоже вовремя. И у него с реакциями было все в порядке. И он хотел жить.

Еще только услышав, нет, не выстрел, удар ботинка, он переместился на пол. Он не вскочил с кресла, не прыгнул вбок, как это бы сделал на его месте всякий любящий баловаться оружием «чайник», — он, резко оттолкнувшись ногами, завалил кресло на две задние ножки и вместе с ним перевалился назад. В результате он оказался в наиболее выгодной позиции под защитой собственного, на котором сидел, кресла. Он поступил очень правильно, но он не знал, что его смерть притаилась сзади, а спереди был только пустой ботинок. Мой противник сделал еще пять выстрелов наугад, чтобы, выиграв паузу, переместиться в более надежное укрытие. Я, опираясь на локти, переполз за стулья. Я ждал еще; один назначенный Резиденту выстрел. Выстрела не было!

Либо у него перекосило патрон, либо он меняет обойму — мгновенно прикинул я. Есть шанс…

Я перекатился еще раз в сторону двери под прикрытие второго, мертвого убийцы. Теперь на пути чужих пуль встало подергивающееся в агонии тело. На пути моих — ничего. Я вскинул пистолет…

В глаза мне смотрело матово поблескивающее кольцо дула! Он успел раньше меня. «Браки заключаются на небесах», — не к месту вспомнил я расхожую фразу. Такое колечко действительно гарантирует вечную, до второго пришествия, верность. Этот брак истинно и неодолимо крепок! Это колечко связывает меня священными узами родства с самой смертью. Но и мое колечко не в коробке на бархатной подушечке покоится. Если вечная любовь, так обоюдная. Иначе я не согласен! Брачующиеся обмениваются кольцами?