Вакханалия - Юлия Соколовская Страница 49

— Не-а, — протянул он. — Не понял. Куда уж хуже.

— Не убога, Жорик, как ты подумал, а незаметна.

— А она уже незаметна, — констатировал гример, пробегая меня глазами сверху донизу и как бы не видя.

— Ответ неверный, Жорик. Эта женщина неважно одета, согласна. Не у всех большие зарплаты. Но у нее имеется лицо, довольно выразительное, и не тебе об этом судить. Она должна быть никакая, вникаешь? И боже упаси, Жорик, сделать ее уродливой. Уродство лезет в глаза, соображаешь? Почему я должна тебя учить? Вперед, Жорик, считай это началом исполнения твоей «голубой» мечты: женщины должны быть незаметны, и мужчинам останется лишь влюбляться друг в друга.

— Ох, несчастье мое… — всхлипнул Жорик, поднимаясь на кривоватых ножках. — Ты всегда мне, Бронислава, жидкого стула желаешь, противная…

Я закрыла глаза…

По команде оставшейся за кадром Броньки я их открыла. И ничего не поняла. Кому отдали мою внешность? Я имела к ней целый ряд претензий, но за долгие годы научилась ее терпеть. Я не хочу менять лицо!

— Ты неповторим, Жорик, — восхищенно прощебетала Бронька. — Слушай, я перед тобой преклоняюсь и одного тебя люблю. А давай-ка я тебя расцелую…

— А вот давай без этого, — испугался Жорик и куда-то смылил. Затем крикнул из открытой костюмерной: — Приходи завтра, Бронислава, потрещим… Ты же знаешь, я люблю с тобой трещать. Но не надо больше женщин, Броня, я прошу тебя! У меня все руки в цыпках!..

Я не видела, какие «священнодействия» творил надо мной этот ворчливый гомик. Чем-то мазал, подводил глазки, вставил в нос и под десны какие-то тампоны (они почти не мешали), залепил лицо слоем пудры… Получилась, в общем, незнакомая, незапоминающаяся особа с жалобными глазами и каким-то невнятно оформленным лицом. Лично я бы такую не запомнила, пропусти ее передо мной хоть десять раз.

— Пойдем, — потащила меня из гримерки Бронька. — Будем считать, что Георгий Сергеевич с поставленной задачей справился… Жорик, дорогой, чао, ты просто душка!..

Интересные у моей подруги отношения с секс-меньшинствами. Какие-то доверительно-трогательные, я бы сказала. В отличие от нас, суровых гетеросексуалов, Бронька считает апологетов нетрадиционных пристрастий нормальными людьми, и бесполезно ей доказывать, что «однополовщина» не болезнь, а форменная блажь. У нее даже дома в прихожей висят картины на лесбийские мотивы. Пикассо, например, «Подруги»; «Женщины, бегущие по берегу» — его же. «Эхо» — Франсуа Абортена; «Наслаждение жизнью» Матисса. Очень откровенный и по-своему изящный «Сон» — кисти Иды Тейхман, а в спальне и того хуже — портрет самой поэтессы Сафо, уроженки острова Лесбос, пылко воспевшей за сотни лет до нашей эры это самое женское безобразие. На вопрос, зачем впадать в маразм, Бронька упрямо твердит: а нравится. Мол, нет изящнее лесбоса в искусстве. А любит при этом наглых, потных, желательно в годах мужиков, да не просто любит — прямо тащится от них. Поди пойми эту логику…

Через пять минут мы сидели в пустом зале ресторана «Восток-Азия» напротив театра (других работающих заведений в округе мы не разглядели), и Бронька хмуро созерцала меню. Официанты в этом заведении дружно вымерли — я вообще никого не видела, кроме охранника.

Бронька раздраженно посмотрела на часы.

— Можем и не вкушать, — резонно заметила я.

— Можем, — согласилась Бронька, — но не будем. Поедание вкусной пищи — вторая из важнейших потребностей человека после секса. К тому же у нас есть полчаса времени, пока придет Эдик.

Я не стала спрашивать, кто такой Эдик. С равным успехом минут сорок назад я могла спросить, кто такой Жорик.

— Рассказывай, — потребовала Бронька, швыряя меню на стол. — Все рассказывай — как провела вчерашний день.

Все про все — это допрос Розенфельд, мое повторное вторжение к Розенфельд и обнаружение трупа Розенфельд. Плюс неплохая перспектива на зону. Других значительных событий вчерашний день не вместил. Я начала сбивчиво излагать. В это время подгреб официант — не сказать, что он выглядел очень радушно, но гнать нас, судя по полотенцу на руке, не собирался.

— Ой, — пискнула я, — а мы уж вас и не ждали.

Он принялся озираться: кто, мол, это сказал.

«Браво, Жорик, — показала глазами Бронька. — Он сделал из тебя качественную невидимку».

— Сашими, пожалуйста, — произнесла она бархатным голоском, — и двести коньяку с тоником и льдом. Да не забудьте, что нас двое.

— Сашими только вечером, — удивленно откликнулся официант.

— Steak au poivre? — кокетливо глянула снизу вверх Бронька.

— Увы, — вздохнул работничек, — говядину после трех привозят.

— Хрен с тобой, — махнула рукой Бронька, — тащи глазунью и коньяк. Да поживее, человек, некогда нам.

— Слушай, а чего это ты тут выкаблучивалась? — зашептала я, наклоняясь к приятельнице, когда понурая спина официанта удалилась.

— Тундра ты, писательница, — свысока заметила Бронька. — Коньяк, разбавленный тоником и льдом, — это веское слово в питейном деле. Усиленно рекомендую — расширяет вкусовые горизонты. Steak au poivre, по-нашему, поджаренный с перцем бифштекс. Он несколько выбивается из направленности заведения, но для избранных его готовят. А сашими — это совсем просто: сырая рыба без риса. Если готовит японец, вполне терпимо.

— Слушай, — сказала я, — я, конечно, тундра, но как будет — сырая рыба без картошки?

— Сырая рыба без картошки будет селедка, — отбрила Бронька. — Я не слышу, чтобы ты излагала.

Я снова пустилась в повествование. Когда официант притаранил глазунью, собственно факты я ей выдала, остались эмоции.

— Стоп, — спохватилась Бронька, — попридержи-ка сопли. А не то я сейчас разрыдаюсь. Основные вехи твоего пути до такой жизни мы опускаем; где была твоя голова в момент нажатия на выключатель — нам известно. Выясняем последнее: какого хрена следить за твоими фигурантами, если за ними следит милиция?

— Не знаю, — пожала я плечами. — Злоба душит после вчерашнего. Ведь есть же среди них такая гадина… И знаешь, не могу избавиться от мысли, что я умнее милиции. Это не мания величия, как ты думаешь?

Официант неторопливо разлил коньяк и удалился. Бронька плеснула тонику. Я потыкала вилкой в желтое яичное пятно посреди тарелки — вроде шевелится.

— Это не мания величия, успокойся, — утешительно сказала Бронька. — Это совершенно нормальное явление. А если душит злоба — ляг, поспи. По злобе ты не наработаешь. — Она опять глянула на часы. — Ну давай, подружка, вздрогнули. За удачу и мирное решение военной темы. Скоро будет Эдик на тачке. Отличный парень, я вас познакомлю. Он без ума от меня, правда, про Лео не знает. Ты не говори ему про Лео, хорошо?

— Про какого Лео? — дурканула я.

— Вот-вот, — кивнула Бронька. — Ну давай по второй — и вчерне намечаем диспозицию. Выкладывай адресочки.