Бледная Холера - Иоанна Хмелевская Страница 49

— Зачем ты хотела, чтобы я сообщила ей фамилию? — поинтересовалась Мартуся, закончив разговор.

Ради Гурского, — нехотя призналась я. — Пусть радуется.

— Но он же и так знает.

— Пусть все в Кракове узнают. А то Ева Май, Ева Май! Ничего не май. И не ноябрь.

— А, понятно. Фамилия Бучинская не особо благозвучная...

— Мне бы самой со всеми переговорить... Только я в это дело не вмешиваюсь. С паном Теодором я всегда успею встретиться, а его жену пусть допрашивают без меня. Я за всю жизнь с ней словечком не перекинулась. Нет, вру, была как-то у них в гостях, семнадцать лет назад, сразу после свадьбы, и сказала ей «здравствуйте», «очень рада» и «до свидания».

— Не может быть! Она что, выгнала тебя из дома?

— С ума сошла? Она просто исчезла из поля зрения, а я мило поболтала с паном Теодором. Потом она мелькнула у меня перед глазами, когда я уходила. И все. Знаешь, пока я слушала ваш разговор, мне пришло в голову...

Тут я смолкла. Нет, сперва надо привести мысли в порядок.

Мартуся вспомнила, что ждет Тадека.

— Ну! Говори же! Вот-вот Тадек приедет! Где, кстати, он? В шесть мне надо быть в Кракове! О чем задумалась?

— О Еве...

— То есть о Бледной Холере. Надо быть последовательными.

— Об этой дуре. Неужели она была свидетелем преступления? Не могу поверить. Может быть, она и прошла через сад, может, и была знакома с Тупнем, может, это она его впустила, открыв дверь изнутри...

Я снова замолчала, внезапно осознав, что для меня и Мартуси в этом дурацком телефонном разговоре про Еву ничего странного не было. Все было абсолютно понятно. А вот что почерпнет из него Гурский?

— Ты скажешь наконец что-нибудь определенное? — разозлилась Мартуся.

— Я подумала, что, когда пан Теодор выталкивал Тупня, он не мог долго возиться с ключами и просто захлопнул дверь...

— Послушай, почему ты постоянно величаешь Теодора «паном»? Никто другой этой чести не удостаивается.

— Не знаю. Возможно, потому, что лет двадцать пять тому назад он был моим начальником. Недолго, правда. Наверное, с тех пор этот «пан» к нему и прилип. Подходящее для него обращение, кстати. Возвращаясь же к дуре Еве...

— Холере, — педантично поправила меня Мартуся.

— Ладно, к Холере. Не может быть, чтобы у нее на глазах порешили Тупня, а с нее как с гуся вода. Никакой реакции. Не отмороженная же она совсем! Не присутствовала она при убийстве! Дура-то она дура, но провалов в памяти за ней пока не наблюдалось. Ты только себе представь...

— И не подумаю.

— А я попытаюсь. Как это Бледная Холера ни словечка не проронила после убийства? Она же отслеживает имущество супруга как собака-ищейка! Ей не пришло в голову, что убийство может повредить пану Теодору? У бывшего мужа дома лежит труп, а она весела и беззаботна? Так можно потерять все! Нет, я отказываюсь верить, что Ева хоть что-то знает о преступлении! До сих пор я считала, что главный свидетель — она. Теперь — нет.

— А ведь ты, пожалуй, права! — согласилась Мартуся. — Сегодня вечером еще раз поговорю с Иолькой, как только вернусь в Краков. Вытяну из нее все, что знает. Ведь Бледная Холера явно горазда языком молоть, а про убийство в доме бывшего мужа ни гугу! Слушай, а тебя не смущают все эти совпадения?

— Какие совпадения?

— Ну я про Доминику, подружку Малгосиной дочки Зузы, и ее хахаля Кшиштофа. Тут Кшись, там Кшиштоф. И он бросил Доминику ради какой-то бабы в возрасте...

Я призадумалась.

— Не знаю даже.

— Да знаешь ты, знаешь все! — заорала Мартуся. — Ведь если кочерыжка бросила его ради карьеры...

— Это только предположение. Стечение обстоятельств. Но даже если все так, я только рада. Променять такого парня, как Кшись, на рвотный порошок в лице Тупня? Хотя так ей и надо! Особенно если учесть, что Тупень мужик был жадный и с деньгами расставался с большим скрипом. А она возомнила о себе...

— Откуда ты знаешь, что он был жадный?

— Это всем известно.

— Послушай, ведь Кшись тоже мог выйти из себя? У любого мужика от бабы крыша может съехать. Вдруг это Кшись его замочил, чтобы избавиться от конкурента? Ревнивцы на все способны, уж я-то знаю!

Я тоже кое-что знала на этот счет. И мне, и Мартусе в свое время посчастливилось пожить бок о бок с агрессивными ревнивцами. Мужики были разные, но суть от этого не менялась. Я быстренько подвергла Кшися анализу и заколебалась еще больше.

— Да он вроде не такой, хотя черт его знает... Если что-то заденет его за живое, то уж он расстарается...

Я вспомнила, как Кшись весь заливался краской у моего компьютера, когда подтверждались наиболее сомнительные результаты, как медленно он остывал, примчавшись ко мне с большим опозданием после встречи с девушкой, как не мог сдержать нетерпения, когда я вцеплялась в него и удерживала за рабочим столом, как бурно радовался, взломав засекреченную базу данных в Интернете... Да ведь у него, пожалуй, всего две страсти: компьютер и женщины.

Я неуверенно поглядела на Мартусю:

— Ну?.. Даже если баба эта бросила его?

— Может, не она его бросила, а он ее? Допустим, он за ней бегал... Что-то в ней есть. Признаю, хоть и противно. Звезда из этой швабры как из меня монахиня, а гляди-ка, она все еще на плаву, и с телевидения не гонят. Мужики по ней с ума сходят, может, и твой Кшись туда же... Погоди... как бы это назвать... ага! Взял и вызвал соперника на дуэль!

— Неплохо, — одобрила я. — И как даст ему по башке любимым камнем пана Теодора! После ухода героини романа, я правильно понимаю?

Мартусю сцена взволновала.

— Ага! Она убегает, оставляет мужиков одних, чтобы разобрались между собой, как эти... олени во время гона. Тупень трусливо удирает, упрямый Кшись хочет его остановить, ну и...

— Они меряются силами.

— Меряются, ой меряются. Ну как? Могло такое быть?

— Олениха бы просто подождала, кто победит...

— Какая олениха? А, понятно. Тоже мне олениха! Двое дерутся, а она к третьему побежала и до сих пор не знает, чем дело кончилось. Газеты не читает, радио не слушает, по телевизору про Тупня два слова вякнули. Что скажешь?

Что тут скажешь... Версия Мартуси была весьма правдоподобна, у меня у самой возникли похожие опасения. И все же этот вариант я отвергала. Кшись нравился девушкам. Бледная Холера вполне могла его обольстить просто для собственного удовольствия, на время забыв про материальную выгоду. Может, он даже пробудил в ней нежные чувства. А теперь — чтобы не давать показаний — она на всякий случай исчезла со сцены. Больше того, Холера запросто могла себе вообразить, что Кшись и Тупень подрались из-за нее, и чем бы это ни кончилось, она ни при чем...