Декстер во мраке - Джеффри Линдсей Страница 49

Я открыл глаза. Можно сдаться, привыкнуть к мысли, что дни Декстера сочтены. Или — пройти через все, несмотря на риск, и снова вызвать к жизни то, чем я когда-то был. Предпринять действие, которое либо вернет Пассажира, либо поможет мне утвердиться на этом пути без него. Пусть со Старжаком не все гладко, но он рядом, я здесь и дело срочное.

Наконец я принял осмысленное решение, чего не происходило уже давно. Сделал глубокий вдох и двинулся к дому Старжака.

Оставаясь в тени, я пробрался к той стене дома, где имелась дверь, ведущая в гараж. Она была заперта, но Декстера запоры не страшат, и мне не понадобилась помощь Пассажира, чтобы справиться и ступить в темный гараж, бесшумно закрыв за собой дверь. У дальней стены стоял велосипед и верстак с аккуратно сложенными инструментами. Я мысленно отметил это, прошел гараж, оказался возле двери, которая вела в дом, и надолго задержался там, приложив к ней ухо.

Звук работающего кондиционера перебивал включенный телевизор, больше — ничего. Я послушал еще некоторое время, а потом легонько тронул дверь. Она оказалась незапертой, открылась медленно и бесшумно, и я пробрался в дом Старжака тихо, как тень.

Прижимаясь к стене, я скользнул в холл, туда, где виднелся фиолетовый отблеск экрана телевизора, остро осознавая, что если он непонятно почему вдруг окажется у меня за спиной, то подсветка будет что надо. Но, увидев наконец телевизор, я тут же заметил голову, которая возвышалась над диваном, и понял: доктор попался.

Держа наготове свою леску, которая выдержала бы рыбу весом пятьдесят фунтов, я подступил ближе. Началась реклама, и он немного повернул голову. Я замер, но тут его голова снова оказалась точно по центру. Я метнулся через комнату и набросился на него; моя леска, засвистев, туго стянула ему горло чуть выше адамова яблока.

Он заметался, от чего удавка только еще крепче затянулась. Я смотрел, как он бухается и хватается за горло, — зрелище было занятное, но прежнего хладнокровного ликования, к которому привык, не вызвало. Все равно лучше, чем рекламу смотреть, и я решил не мешать, пока его лицо не стало пунцовым, а метание не ослабло до легкого подергивания.

— Не двигайся и молчи, — приказал я, — тогда будешь дышать.

Он оказался понятлив: мгновенно выполнил мои указания и оставил свои жалкие попытки освободиться. Я ослабил петлю, совсем немного, и услышал звук его шумного вдоха. Я позволил только один, а потом снова стянул удавку и велел подняться на ноги.

— Иди, — приказал я, и он подчинился.

Я находился у него за спиной, удерживая леску так, чтобы он мог вдохнуть, только если очень постарается, и повел его по коридору к задней части дома, где был гараж. Когда я толкнул его к верстаку, он встал на одно колено, то ли споткнувшись, то ли сделав дурацкую попытку побега. В любом случае это не улучшило моего настроения, и я затянул петлю, наблюдая, как его глаза вылезают из орбит, лицо темнеет и он оседает на пол без сознания.

Мне же лучше. Я взвалил его тушу на верстак и надежно примотал изолентой, пока он все еще валялся без сознания, широко разинув рот. Изо рта с одной стороны текла тонкая струйка слюны, и он хрипел, даже несмотря на то что я ослабил натяжение петли. Я смотрел сверху на Старжака, привязанного к верстаку с разинутым ртом и неприглядной гримасой на лице, и думал о том, какие же мы все на самом деле жалкие. Вот как мы заканчиваем. Мешок костей, который поначалу дышит, а потом, когда перестает, превращается в гниющий мусор.

Старжак начал кашлять, изо рта снова хлынула слизь. Он попробовал выпутаться и понял, что не может пошевелиться. Его веки задрожали, и он открыл глаза. Пробубнив что-то невнятное, состоявшее из большого количества гласных, он закатил глаза и увидел меня. Конечно, моего лица сквозь маску он не разглядел, но мне стало не по себе от мысли, что он меня узнал. Старжак несколько раз подвигал ртом, но говорить ничего не стал, пока не опустил глаза вниз и, посмотрев на ноги, скрипучим голосом, с центральноевропейским акцентом и почти без эмоций, которые были бы вполне уместны в его положении, произнес:

— Ты совершаешь большую ошибку.

Я поискал шаблонный контраргумент, способный внушить ужас, но не нашел.

— Вот увидишь, — продолжал Старжак своим грубым ровным голосом. — Он все равно доберется до тебя, даже без меня. Твои дни сочтены.

Наконец-то. Я почти что услышал признание, что ублюдок преследовал меня с недобрыми намерениями. Но все, о чем я смог спросить, было:

— Кто он?

Старжак забыл, что примотан к верстаку, и попытался покачать головой. У него не получилось, но это его не слишком обеспокоило.

— Они тебя найдут, — повторил он. — Уже скоро. — Он дернулся, словно пытаясь помахать рукой, и сказал: — Давай. Убей меня. Они тебя найдут.

Я посмотрел на него, связанного по рукам и ногам и готового к моей особой заботе. Меня должен был переполнять ледяной восторг перед предстоящей работой, но его не было. Ощущение пустоты и безнадежной тщетности, как тогда, около дома, — вот все, что я чувствовал.

Я пошевелился, чтобы стряхнуть с себя панику, и заклеил Старжаку рот. Он слегка вздрогнул, но в остальном ничего не изменилось: он по-прежнему лежал отвернувшись и не демонстрируя никаких эмоций.

Я вытащил нож и посмотрел на свою неподвижную и непреклонную жертву. Я все еще слышал его ужасающее дребезжащее дыхание, и мне хотелось это прекратить, отправить его на тот свет, удавить эту ядовитую гадину, разрезать на куски и запечатать их в аккуратные сухие мешки для мусора, чтобы этот компост больше не смог угрожать, поглощать и гадить повсюду в хаотичном лабиринте человеческой жизни…

Но не смог.

Я безмолвно молил, чтобы темные крылья, как прежде, раскинулись за моей спиной и озарили мое лезвие нечестивым отблеском беспощадной решительности, но ничего не вышло. Ничто не отзывалось в моей душе при мысли о том, что я должен выполнить это срочное и необходимое дело, которое совершал без проблем уже много раз. Единственным моим ощущением была пустота.

Я опустил нож, повернулся и вышел в ночь.

На следующий день я каким-то чудом заставил себя подняться с постели и отправиться на работу, несмотря на чувство полного отчаяния, которое разрасталось и набирало силу, словно маленький терновый сад. Я ощущал, как меня окутывает туман ноющей боли, в которой не было никакого смысла — возможно, только напоминание о никчемности всего происходящего в нашей обыденной жизни: в машинальных движениях за завтраком, в поездках на работу — ни в чем, потому что в угодничестве привычке разумного составляющего просто не может быть. Но я обо всем этом думал, позволив механической памяти мышц усадить меня в кресло, где обычно работал, включить компьютер и погрузиться в серую скуку дня.

Старжак стал моим фиаско. Не узнаю себя, даже не имею понятия, кто я такой или что я такое.

Дома Рита ждала моего прихода буквально на пороге, с выражением тревожной раздраженности.