Тайный код гения - Екатерина Барсова Страница 5

Несмотря на то что он не был стариком, порой — и со временем все чаще — он ощущал внутри себя неизбывную тоску, печаль и ощущение конечности этого мира, что и есть предвестники старости.

Главный критерий человеческого существования — время — страшно нивелируется с течением жизни. Если в пору детства и юности время тянется бесконечно, и сама мысль о смерти если и приходит в голову, то только как еще одна эмоция, то с годами конечность времен переживается как трагедия.

Он сразу почувствовал, что роман будет сложным, каким он станет в конечном итоге — предсказать невозможно.

Он был летописцем времени сегодняшнего, но еще больше — прошлого и будущего, доступного не всем. Булгаков любил еще с далекой киевской поры всевозможные шарады и загадки, и вот сейчас ему нужно было зашифровать в романе главный смысл, то, что он непременно собирался донести до читателя. Он любил все свои произведения — относился к ним с трепетом и вниманием, помнил и радовался, когда их печатали, но этот роман — станет особенным.

Роман зрел еще с двадцатых годов — его проблески таились и в «Белой гвардии», и в «Роковых яйцах», и в «Ханском огне»…

Герой, Воланд, Сатана… появился первый раз еще в «Белой гвардии».

В восемнадцатом году город сотрясал мор. Разруха и горе… И появляется он — неизвестный… в черном пальто. Он открыл журнал с напечатанным романом: вот те самые строки, когда народ уже схлынул за войском, а Щур сел с размаху на тротуар, неистово смеясь. Его еще сопровождали два спутника. Один из них в бобровом воротнике, известный прототип, прощелыга и пройдоха Шкловский-Шполянский. А вот второй спутник Щура… высокий человек в черном пальто… Он попросит закурить… И Шполянский, вытащив золотой портсигар, предложит ему немецкую безмундштучную папироску.

Эти персонажи стояли перед ним как живые. Неизвестный, высокий человек в черном пальто, Шполянский с золотым портсигаром, портсигар непременно. Но пусть будет не маленьким, а большим. А немецкая папироска… — он усмехнулся.

Вечное напоминание на великого немца — Фауста!

Они быстро сворачивают за угол и исчезают…

Он прочитал еще раз этот отрывок вслух и довольно потер руки, да так все и есть.

«Роковые яйца» — о преображении, о нашествии гадов на Москву, но здесь будут гады почище многих — настоящая свита Сатаны, о которой вслух и говорить-то страшно, не то что — видеть.

И ханский огонь — пламя, сметающее на своем пути все. Старое должно быть непременно предано огню. Там горела старинная усадьба. А здесь.

Он посмотрел в окно… здесь, пожалуй, будет гореть Москва. Слишком много скопилось в ней несправедливости и боли, которые должны быть уничтожены очищающим пламенем.

— Феся! Феся! — сказал он вслух и рассмеялся. И все начиналось с Феси. Он не будет давать разгадку, что это за Феся. И ведь никто не догадается. Там на Пречистенке он познакомился с Фесей, еще в доме своего дяди, милейшего Николая Михайловича Покровского.

Феся — представитель рода Фаберже Александр Фаберже.

Он скажет, что граф как мужик — и это подтрунивали над самим Фесей. Он развернет иллюстрированный журнал и воскликнет: «Клянусь Мадонной! Россия необыкновенная страна! Графы в ней вылитые мужики». И Феся не солжет…

Причудливые образы томились внутри него. Что же — вперед! Только вперед!

Москва. Наши дни

В зале пахло йодом. Анна не любила этот запах с детства. Однажды она пролила полфлакона йода на пол, забыв плотно закрыть крышечку, и на полу — на линолеуме было выжжено темно-коричневое пятно, напоминающее своими очертаниями Африку. На ее плач прибежал отец и больно ударил по руке, отчего она зарыдала еще больше… из носа пошла кровь. Ее слезы и кровь смешивались с запахом йода, как будто бы она глотала его внутрь — солоновато-едкую влагу, от которой не было никакой возможности избавиться — ни выплюнуть, ни проглотить.

Удар по руке был болезненным, мать потом шептала, что до свадьбы заживет — но это далекая мифическая свадьба никак не вязалась с ее сегодняшним состоянием — жалким и растерянным от несправедливости мира, от того, что рука болела, и на месте отцовского удара была красноватая припухлость.

Ночью она проснулась и, вспомнив о вечере, снова заплакала, уткнувшись в уголок одеяла — так было уютней и безопасней.

…И вот теперь этот запах настиг ее в маленьком экспериментальном театре с говорящим названием — «Булгакофф». Директором театра был ее одноклассник Марк Крамнин — эрудит и человек неуемной креативной фантазии. Идеи били в нем ключом еще со школьных лет. Марк был заводилой в классе, и, если где-то что-то случалось, надо было искать «руку Марка».

Все думали, что Марк поступит в театральный или исторический вуз, но он выбрал скучную профессию экономиста и оттрубил в институте пять лет. Потом, правда, его жизнь сделала крутой вираж — он отправился в Париж, в Сорбонну, где проучился два года.

У него во Франции жила какая-то дальняя родственница, которая и приютила российского заморыша, как назвала она его. Бросив Сорбонну, он отправился в Берлин, где тоже были родственники и тоже дальние, затем следы Марка теряются. Его биография, как сказал другой одноклассник Павел Коротков, приобретала оттенок легендарности. Париж, Берлин, Рим, Амстердам, Марокко и даже Индия.

Что там было правдой, что — выдумкой, сказать трудно. Но три года назад Марк вернулся в Москву. Сначала работал на бирже, вспомнив свое экономическое образование, а потом вдруг переключился на театральные дела. И создал свой театр, назвав его «Булгакофф».

Театр носил статус экспериментального, но некоторые вещи были выдержаны во вполне реалистичном стиле. Во всяком случае, определенную славу в узких кругах театр имел. Его любили студенты и поклонники авангарда во всех его видах.

Марк был худым, его можно было назвать даже тощим, слегка сутулый, темные кудрявые волосы спускались почти до плеч. Он ходил в мешковатых свитерах благородных расцветок и джинсах. И еще его слабостью были длинные шарфы.

С момента возвращения в Москву Марк изредка звонил Анне, приглашая на свои спектакли. Пару раз она сходила, но ей не понравилось, и с тех пор она уклонялась от приглашений под любыми благовидными предлогами. И вот Марк в очередной раз позвонил Анне и пригласил в свой театр на спектакль. Она хотела было отказаться, но настойчивость Марка с добавлением — «мне нужно тебе кое-что сказать» — сделала свое дело, она сказала, что будет.

Спектакль был по ранним рассказам Михаила Булгакова, главным его действующим лицом был змей, возникавший легкими зелеными сполохами на белом экране, который, по замыслу режиссера, был внутренним «Я» героя, с которым он вел диалог и нескончаемую борьбу.

И вот где-то в середине спектакля возник этот странный запах йода. Анна хотела было выйти, но осталась на месте. Она достала платок из сумки и прижала его к носу… Ей почему-то казалось, что сейчас у нее пойдет кровь из носа, как в детстве от удара отца.