Ведьмы Холодного острова - Дмитрий Агалаков Страница 5

«Кто же он? — пыталась вспомнить все замечавшая Юля. — Вроде бы Жаннин однокурсник. Только из другой группы. Кажется, Владлен Сурков. Так что, еще одно разбитое сердце?»

Но большинство были счастливы, большинство молодых людей с интуитивной нежностью льнули друг к другу, и гитарный бой походной песни в руках очередного менестреля вместе с огнем, искрами и дымом летел в ночное небо.

Юля, уже изрядно выпив, повеселев и даже чуть-чуть потеряв разум, откинулась на чьи-то колени и руки, и ей было так удобно и легко в этих руках. И даже на жестких коленях. Потом она запрокинула голову и увидела над собой сухощавое волевое лицо, короткую стрижку, добрые глаза. Она уже видела прежде это лицо, и не только в лагере, в университете тоже. Это был старшекурсник, и звали его, как казалось Юле, Гошей. Или Гариком? Он был так мил! И мужественен одновременно. И улыбался, глядя в ее глаза. Весело и скромно, что очень нравилось требовательной Юле.

— Иди сюда, — горячим шепотом произнесла она.

Гитара звенела, нестройный хор ревел бардовскую песню.

— Куда идти? — спросил он.

— Сюда, глупый, — проговорила Юля и вытянула руки вверх.

Парень еще не понял, что ему делать, и лишь слегка наклонил голову.

— Ближе, бестолковой, я тебя поцеловать хочу, — закрывая глаза, рассмеялась она. — Чего тут непонятного?

— Что ты хочешь? — хмурясь, не понял он.

Возможно, из-за хохота и звона гитары он решил, что не расслышал ее.

— По-це-ло-вать! — произнесла Юля по слогам. — Я — тебя. — Она говорила с ним так, точно он плохо слышал. — Теперь понял? Или ты не хочешь?! — Юля готова была подскочить с его колен от негодования.

Вот когда лицо парня ожило. Дошло наконец!

— Хочу, — живо кивнул он. — Очень хочу, Юля…

Да и кто бы отказался! Принцесса предлагала сама. И он знал, как ее зовут.

— Иди ко мне, а то передумаю, — потребовала Юля.

Он потянулся к Юле, но она не вытерпела и, обняв его за шею, притянула к себе. Этот поцелуй был упоительно долгим и горячим. Поцелуй передался токами всему ее телу, и прерывать его оказалось бы преступлением. Он зажег их обоих. Молодой человек уже сам, хоть и осторожно, сгреб Юлю крепкими руками и теперь не желал отпускать. Она только один раз дернулась, решив, может быть, хватит и пора им остановиться, но он точно не услышал ее. Или не захотел услышать? И она решила — пусть! А он уже целовал ее в шею, в ключицы, в начало груди — ее джинсовая рубашка была расстегнута на добрых три пуговицы, а то и на четыре!

Их двоих не замечали. Сейчас все были заняты друг другом. Разбуженные чувства требовали продолжения — нежности, любви, счастья. И вино сделало свое дело. Надзиратель, поставленный профессором, давно скрылся. Да и кто отважится помешать такому празднику? В первый-то день! Даже сам Венедикт Венедиктович не решился бы! Гитара и смех рвали ночь. А в центре жарко горел костер, выбрасывая снопы искр, и сизые клубы дыма бойко поднимались вверх.

Юля и молодой человек еще бродили вокруг лагеря, подолгу целовались у деревьев, время от времени натыкаясь на своих же ребят, отвечавших им смехом и ободряющими шутками, потом Юля сказала:

— У меня голова кружится, проводи меня до палатки.

Они проходили по их лесочку, когда увидели двух девушек. Те стояли двумя тенями друг против друга. И складывалось ощущение, что одна мешает пройти другой. Девушка покрупнее, фигуристая, хотела обойти вторую, худощавую, но та сделала шаг в сторону и преградила ей путь. Было ясно, что так продолжается уже не в первый раз.

— Говорю еще раз — уйди, — сказала первая.

— Не уйду.

— Уйди.

— Оставь его — он мой.

— Чей он?! — усмехнулась фигуристая. — Твой?! Ты себя-то в зеркале видела? Скажи, Зоя, видела?

— И что?

— А то.

— Что? Что? — с ненавистью спросила худощавая.

— Ты же — сопля. Глиста, понимаешь?!

Худощавая попыталась ударить противницу, но та отступила, и пальцы нападавшей лишь задели ее щеку.

— Ах ты тварь! — вырвалось у фигуристой, и она с размаху и ловко влепила худощавой пощечину, да такую, что та отшатнулась и едва не упала. — Ну что, ты этого хотела, Зоя, да? Ну так ты получила. — Она провела ладонью по щеке. — Если хоть одна царапина останется, глиста, смотри, я тебя размажу…

Ее противница, собравшись, вновь бросилась на фигуристую, но та была готова к атаке. Худощавая получила еще один хлесткий удар — и еле устояла на ногах, отшатнулась.

— Еще хочешь? Мало тебе, да?

— Ты — шлюха, Жанна, ты живешь с раздвинутыми ногами, об этом все знают!

Первая зло и весело рассмеялась:

— А ты свои сколько ни раздвигай, никому не нужна! Русик тебя оприходовал только потому, что упился в зюзю, не видел, бедняжка, кто перед ним!

Худощавая в бессильной ярости и в третий раз бросилась на ненавистную противницу, но та вновь ловко отступила и поставила ей подножку. Нападавшая растянулась на траве и тотчас заревела. Она давилась горьким рыданием, захлебывалась, и что-то время от времени с негодованием говорила. «Ответишь за все…» — услышала Юля обрывок фразы.

Ее спутник хотел было вступиться, помочь и сделал шаг в сторону дерущихся, но Юля удержала его.

— Это не наше дело, — сказала она. — И свидетелей им не надо, поверь мне. Зойка, дура, напилась и сама напросилась…

— Ну что, остыла? — как ни в чем не бывало спросила фигуристая. И тут же с презрением бросила худощавой: — Говорю тебе еще раз: не твоего он полета мужик. Ясно? Ты ему на один раз была. Как презерватив. Он тебя поимел и выкинул. Еще раз полезешь — я тебе всю физиономию разобью. Пошла отсюда, дура.

— А я тебе крысиного яда в суп насыплю, — с трудом садясь, бросила худышка и зло засмеялась. — Слышишь, Жанка, отравлю я тебя.

Тон, каким это было произнесено, и возникшее молчание говорили сами за себя. До победительницы, кажется, дошло, что это не пустая угроза. Но она не захотела выдать своих опасений.

— Смотри у меня, Зойка, — с угрозой проговорила Жанна, — увижу тебя на своем пути — пожалеешь. Близко не подходи — руки тебе переломаю. Я сумею. Опозорю тебя так, что повесишься. Тварь.

Сказала, плюнула и пошла прочь, оставив худышку сидеть в траве.

— Дела, — пробормотала Юля. — Шекспир отдыхает. Пойдем искать палатку, а? Меня тошнит, Гоша…

Еще минут пятнадцать они искали палатку Пчелкиной. Два раза Юля залезала в чужой дом, извинялась, во втором ее хотели оставить, кто-то сказал: «А мы тебя, Пчелкина, заждались! — голос был явно Кащина. — Все думали, когда придет наша гетера?» — и только на третий раз попала по адресу. И то лишь потому, что у палатки курила ее одногруппница, а теперь и соседка Римма.