Чужая кожа - Ирина Лобусова Страница 5

В конце дня в кабинете редактора я застала хозяина газеты. Не удостоив меня ни взглядом, ни кивком, он вышел сразу, едва я появилась в дверях, как будто я была пустым местом. Даже редактор почувствовал неловкость от этой откровенной грубости — что уж было говорить обо мне. Настроение испортилось, но то, что я услышала дальше, добило меня еще больше.

— Организовывается акция перед галереей в день открытия выставки Сафина. Что-то вроде протеста против того, что он не общается с местными журналистами и против его откровенных фотографий. Короче, не мне тебе объяснять. Организовывают серьезные люди — все проплачено. Ты пойдешь от нашей газеты, сделаешь несколько снимков и видео, поняла?

— Почему я?

— Хозяин велел отправить опытного человека, а кто опытнее тебя? От нас ждут разгрома Сафина — это приказ хозяина, и мы не будем обсуждать его дела. Да, и не надейся — на выставку вас не пустят: все участники пикета будут стоять под дверью.

— Я не хочу…

— А зарплату хочешь? Может, тебе не нужны деньги?

Еще как были нужны! Зарплата в газете была единственным источником моего существования. К тому же на рынке СМИ была страшная безработица, и я знала, что по городу рыщут толпы голодных, безработных журналистов. На мое место претендовало человек 10 — не меньше. Поэтому я согласилась.

После работы ноги сами понесли меня к галерее «Королевский замок», минуя автобусную остановку. Дом, в котором размещалась галерея, был роскошным. Авторский дизайн здания действительно превращал его в старинный средневековый замок. Мрачная готическая атмосфера точно соответствовала черно-белым фотографиям Вирга Сафина. К тому же это был самый центр города.

Я села на какую-то тумбу напротив закрытого входа галереи, и уставилась в асфальт депрессивный взгляд, как вдруг… Вдруг что-то привлекло мое внимание — что-то блестящее, застрявшее между мраморных камней клумбы. Заинтригованная, я подошла ближе и достала небольшой серебряный медальон на кожаном шнурке — абсолютно потрясающую вещь! Медальон был из чистого серебра (сзади была проба) в виде какой-то языческой руны, напоминающей кельтский крест, но это был не он. Приглядевшись, я увидела, что крест состоит из крошечных кинжалов с необычайно тонкой огранкой — явно дорогая работа. К тому же это была очень стильная и изящная вещь.

Медальон притягивал мой взгляд, гипнотизируя утонченной красотой. Тонкий кожаный ремешок приятно холодил ладонь, а символ хищно поблескивал металлом в уже гаснувшем сумеречном свете. Я решила оставить медальон себе, более того: одеть его, когда отправлюсь на этот кошмар перед выставкой Сафина. Мне почему-то казалось, что он придаст мне сил.

Одиннадцатое сентября врезалось в мою память, особенно то, что было после шести вечера — все остальное (утром) как-то вылетело из головы.

Итак, 11 сентября, 18:00. Я стояла перед зеркалом и ломала голову, что надеть. Длинную летнюю юбку с большими цветами, купленную на распродаже, или дорогие модные джинсы из крутого магазина. Вариант с юбкой проще. Если ее порвут в заварушке — не жалко. Других же хороших джинсов у меня нет. К тому же вряд ли миллионер Сафин обратит на меня внимание — особенно на юбку стоимостью в три доллара. Значит, нечего и думать. К тому же, жара.

Я натянула пышную цветастую юбку и синюю майку-топ, к которой до боли привыкла. На темной майке особенно красиво смотрелся мой новый медальон.

Все подъезды к «Королевскому замку» были уставлены вип-машинами. С трудом протиснувшись в переулке и лавируя между «мазератти», «бентли» и «поршем», возле самого входа я увидела группу с плакатами. Кажется, мои проплаченные придурки.

11 сентября, 20:00. В майке-топе было зябко. Знакомая девица с одного из телеканалов поморщилась, глядя на мою несусветную юбку: «Ты с цыганской ярмарки?» В ответ я ей показала неприличный жест рукой.

В галерее собирались випы. Рядом с нарядами от кутюр моя юбка… ну да ладно. Я бы им тоже сделала неприличный жест рукой, только они на меня не смотрели.

Знакомый оператор с телеканала неожиданно стал прижиматься ко мне, явно он был не прочь залезть под мою «цыганскую» юбку. На душе по-прежнему было тоскливо.

— По зомбоящику он выглядит лучше, правда, — сказал оператор, доверительно положив руку на мое плечо.

— Ты его видел? — от неуклюжих заигрываний у меня разболелись зубы.

— Сафина? Он уже приехал.

— Как это?

— Посмотри вон туда!

Я посмотрела вперед — в самую гущу плотной группы в начале переулка. Спины, животы, животы, спины… Все так плотно, ничего толком не разглядеть. Мои проплаченные коллеги что-то выкрикивали — это же типа акция. На душе стало еще тоскливее.

Сафин появился так внезапно, что у меня разболелось горло. Он возник из ниоткуда, прямо из толпы. Совсем близко, я успела почувствовать даже запах прессованной кожи, исходящий от его модных кожаных брюк. Вот прямо из воздуха возникли темные азиатские глаза и резко очерченные скулы в обрамлении рассыпавшихся по плечам длинных черных волос.

Он был так красив, что у меня перехватило дыхание. И в тот момент, когда он вдруг материализовался из воздуха, он был абсолютно один. Сзади, конечно, была охрана, но это был какой-то непостижимый момент…

Я вдруг увидела только его. Все это четко отпечаталось в моей памяти. Я смотрела и понимала: этот человек один, он всегда был один, никто не мог его защитить. Наброситься на него — это уже слишком, жестоко и ненормально. Ненавижу проплаченные акции. Я развернулась, собираясь уходить.

Толчок в спину резко выбросил меня вперед, и в толпу журналистов врезались охранники, камеры раскалились, и ловеласу-оператору было уже не до меня. То, что произошло дальше, невозможно объяснить: на своем лице я вдруг почувствовала темные, неподвижные глаза Сафина. Его взгляд на какое-то мгновение застыл… А потом… Он сделал едва уловимый жест рукой в мою сторону и скомандовал:

— Пропустить.

Сам же исчез в тот момент, едва я успела понять, что происходит. Ко мне тут же подошел один из охранников Сафина и тоном слаще меда заявил:

— Пожалуйста, проходите.

Передо мной раскрылись заветные двери галереи, и я переступила порог. За спиной зависла тишина. Никто из моих коллег так и не понял, что произошло. Охрана расступилась, и я сделала шаг вперед. Одна.

Фотопортрет Виталия Кораблева висел в самом центре первого зала галереи. Пораженная его пророческой красотой, я застыла.

Я смотрела на удивительное совмещение тела человека и корпуса автомобиля. Одно плавно перетекало в другое, и в самом конце превращения разбивались в прах. Сама фотография (поверхность, покрывающая большой фотопортрет) была покрыта тонким слоем треснувшего, расколотого и заметно почерневшего стекла. А рамка выполнена в виде лобового стекла дорогого автомобиля.

Создавалось впечатление, что сквозь треснувшее лобовое стекло машины заглядываешь в автомобильный салон. На стене была не фотография, не портрет, а настоящая часть машины, деталь, причем пострадавшая в аварии, потому что стекло треснуло мелко-мелко, как бывает от очень сильного удара. После этого стекло накрыл огонь.