Что упало, то пропало - Сабин Дюран Страница 5

Когда я впервые увидела Эйлсу, она стояла посередине тротуара и спорила с инспектором дорожного движения.

– О боже мой, ну что ж такое-то?! – говорила она, сложив ладони и прижав их к щеке в какой-то обаятельной и умоляющей манере. – Послушайте, я же только на две минуты остановилась. Вы не можете так со мной поступить. Муж меня убьет. Пожалуйста. Я прямо сейчас уберу машину. Не надо выписывать штраф. – Она скрестила руки на груди. – Пожалуйста, просто разорвите его. Пожалуйста. Ради меня.

Рядом с ней – наполовину на дороге, наполовину на тротуаре – стоял синий «фиат 500». Она явно так припарковалась, чтобы выгрузить пакеты с покупками (стоянка перед домом уже была занята другой их машиной – огромным серебристым монстром-внедорожником). Ошибка новичка. Мы живем на так называемой красной трассе и мешать движению здесь считается преступлением против человечества.

– Ну спасибо! – сказала она. – Большое спасибо. – Инспектор засунул штрафной талон ей под дворник и сел на свой мопед. – Хорошего дня, черт вас побери, – крикнула она ему в спину и махнула рукой.

Я толкнула калитку и зашла в свой двор.

И тут Эйлса крепко выругалась.

Я лишь слегка улыбнулась и позволила калитке захлопнуться за моей спиной. Я не была с ней согласна, не люблю обобщения. Возможно, я насторожилась, поскольку что-то в ней напомнило мне Фейт. Может, та же сдерживаемая энергия? Она была как сжатая пружина, готовая в любой момент распрямиться. Да и Натан работает в нашем районе много лет, он довольно милый.

Тогда она сделала шаг мне навстречу и представилась.

– Мы переехали в соседний дом, – сказала она. – Вчера.

Она кивнула через плечо на дом номер 422, словно мне нужно было это объяснение.

– О, правда? – произнесла я, прилагая усилия, чтобы продемонстрировать соответствующую ситуации заинтересованность.

Она не одна такая – многие делают ремонт и думают, что соседи не слышат и не замечают строительные работы, потому что сами-то хозяева при этом не присутствуют. Конечно, я знала, что они вчера переехали. Да вся округа знала, что они вчера переехали. В последние тринадцать месяцев большинство из нас ничего не ожидало и не желало так, как их переезда. Тринадцать месяцев тут что-то постоянно сверлили, сновали бульдозеры, воздвигали леса, что-то гремело, визжали пилы, орала и грохотала музыка, ругались и вопили нервные строители. Я знала вкусы новых соседей – им привезли железную ванну на львиных лапах, а пластиковую душевую кабину демонтировали. Я знала, например, что их диван и стиральная машина из John Lewis [9], а кофейный столик и странное изголовье кровати – из Oka [10]. Если честно, я даже знала, что ее зовут Эйлса Тилсон и она работала в отделе кадров, замужем за Томом Тилсоном, руководителем звукозаписывающей компании. У них трое детей, включая близнецов (возможно, зачаты с помощью ЭКО?). Они переезжают в Лондон после того, как у них что-то не сложилось в Кенте. Вы только не думайте, что я специально добывала эту информацию. Просто невозможно этого не узнать, если живешь целый год рядом со строительной площадкой, и к тому же ты достаточно вежливая, чтобы время от времени угостить рабочих или соседей чашечкой чая. Она обо мне, конечно, ничего не знала.

– Меня зовут Верити, – представилась я.

Не обращая внимания на автобус № 319, который так и стоял за машиной, ожидая, пока она ее уберет, Эйлса протянула руку над калиткой для рукопожатия, и ее левый локоть так и остался на моем заборе – она оперлась на него, словно на письменный стол. На первый взгляд у нее были заостренные черты лица, бросались в глаза большие ноздри на вздернутом носу, кожа была натянута на скулах. Я обратила внимание на выделяющийся желобок между верхней губой и носом и родинку под нижней губой. На Эйлсе была объемная куртка цвета хаки с капюшоном, отороченным мехом. Успешные молодые мамочки у нас в округе любят такие куртки. Благодаря этой куртке я и могу сейчас сказать, когда произошла эта встреча – в середине февраля, мы как раз страдали от прихода антициклона с востока. Пару недель стояла относительно теплая погода, а потом пришел холодный фронт с пронизывающими ветрами и ледяным дождем. Сейчас это трудно представить – лето только что закончилось, но я помню, как тогда сняла перчатки, чтобы вставить ключ в замок, и мои пальцы онемели от холода. Мне было любопытно с ней познакомиться, но еще больше хотелось попасть в собственный дом.

Она не задала мне никаких вопросов, даже не поинтересовалась, живу ли я одна или с семьей. Точно так же она не проявила никакого интереса к моему участку, хотя он мог ее заинтересовать, ведь был зеркальным отражением ее собственного – по крайней мере, до их «усовершенствований». Она даже на него не взглянула. В тот раз я решила, что она или поглощена своими мыслями или эгоцентрик, но теперь-то я знаю, что она просто принимает «отличия» как факт, никого не осуждая. В тот раз она только рассказала, что они в последний момент решили отполировать пол в гостиной и постоянный шум «буквально сводит ее с ума».

«Расскажите мне об этом», – хотелось сказать мне, но я промолчала.

Потом она убрала руку с моего забора, со словами, что надо переставить машину, пока этот козлина не вернулся.

– Простите, сорвалось, – добавила в конце.

Когда на днях ее адвокат спрашивал нас о первой встрече, стало понятно, что Эйлса совершенно о ней забыла. Она считала, что наша дружба началась несколькими днями позже – когда мы встретились для обсуждения деревьев. Очевидно, что тогда я интересовала ее больше, чем при первой встрече. Поэтому когда я оглядываюсь назад, то представляю прошлое так, будто наблюдаю за Эйлсой со стороны, а она об этом не знает. Я наблюдаю за ней как объективный свидетель, может, член коллегии присяжных, который не знает ее историю. Говорят, о человеке можно судить по тому, как он разговаривает с официантами, поэтому я предполагаю, что еще точнее о человеке можно судить по его поведению с инспектором дорожного движения. Я не вожу машину. Но я обращала внимания на то, что люди, которым выписали штраф, испытывают непропорционально сильную ярость и считают, что их права нарушили. Я считаю, что Эйлса умеет поставить себя на место другого человека, она – одна из наименее категоричных и нетерпимых людей среди всех моих знакомых, она не склонна кого-то оценивать и осуждать, но ее реакция на Натана была очень сложной. Я думаю, что ее взбесил не только штраф, но и то, что Натан совершенно не поддался ее чарам. Позже я узнала, что, будучи единственным ребенком в семье, она считала себя обязанной поддерживать дома равновесие. Именно ее веселость и жизнерадостность помогали родителям оставаться вместе. Но в тот раз ее чары и обольщение не сработали. Потом она очень постаралась скрыть свою панику – в ее фразе «Хорошего дня, черт вас побери» почти идеально сочетались вежливость и сарказм. И еще ее, на самом деле бессмысленное, решение подойти и поговорить со мной – несмотря на холод, хаос на проезжей части, яростно сигналящий автобус. Была ли это доброта? Мне хочется думать, что да. Или, может, притягательной для нее оказалась моя холодность? Она почувствовала мое неодобрение и захотела мне понравиться, перетянуть меня на свою сторону. Почему? Это было неистовое желание нравиться? Или отчаяние женщины, которой были нужны союзники?