Драконовское наслаждение - Анна Ольховская Страница 5

Но стоит мне воспользоваться косметикой...

Что я за годы учебы в университете научилась делать с профессионализмом высококлассного стилиста, меняя собственный облик до неузнаваемости.

Но там же, в университете, я поняла, что красота и карьера – если ты не собираешься делать карьеру через постель – несовместимые вещи.

А постельный путь однозначно исключался. Да, понимаю, я несовременная дура, но относиться к сексу как к естественной физиологической потребности я не могу. Мне нужен мужчина, от одного прикосновения которого бьет током. А все мои ухажеры, которых, учитывая мои эксперименты с внешностью, было более чем достаточно, не искрили. Совсем. Нет, общаться с ними было приятно, но дальше поцелуев дело не заходило. Мне становилось скучно, и мы расставались. А на случай непонимающих человеческую речь самцов, искренне считающих, что все девушки хотят трахаться, только кривляются иногда, чтобы набить себе цену, у меня в сумке имелся электрошокер.

В общем, на работу я вышла и проходила пять лет в облике деловой бизнес-леди: ни грамма косметики на лице, кроме помады нейтральных тонов, гладко причесанные волосы, коса или туго стянутый узел на затылке, очки в изящной оправе (для усиления делового имиджа, зрение у меня нормальное), строгие деловые костюмы.

И это, между прочим, работало, начальство и заказчики ценили меня за профессионализм, абсолютно не видя во мне предмет вожделения. Никаких лапаний за коленку, двусмысленных ухмылочек, приглашений отужинать наедине.

Оклад и проценты росли, собственный бизнес становился все реальнее, я даже местечко под кабинет начала присматривать, пока мне не залетела вожжа под хвост и я не решила показать, кто в офисе царица.

Шемаханская, ага.

Вожжа носила имя Виолетта, что не совсем гармонировало с фамилией Куделько, имела внушительный силиконовый бюст, носила супермини и длиннючие накладные ногти и вовсе не брезговала постельным вариантом карьеры.

Эта девица, недавно появившаяся на нашей фирме, успела всех основательно достать, и я решила указать сисястой тупице ее истинное место, явившись на новогодний корпоратив в полной боевой раскраске, забыв в пылу битвы, что не стоит провоцировать мужчин, особенно если это начальство, если не собираешься продолжать...

Да и девица оказалась не такой тупой, как прикидывалась.

И ровно через неделю после корпоратива сидела Варька, как та старуха из сказки Пушкина, у разбитого корыта. Ни работы, ни машины, ни счета в банке.

А не фиг претендовать на место владычицы морской!

И именно тогда в моей жизни появился Мартин Пименов, предложивший работу с немыслимым вознаграждением – сто тысяч долларов мне и триста тысяч моему брату – и забравший, как бы банально это ни звучало, мое сердце.

Я, дипломированный психолог, способный препарировать и вывернуть наизнанку любое чувство, объяснив пациенту, где прячется истинная причина его проблем, с первого взгляда, с первого звука голоса втрескалась в этого высокого худощавого мужчину, словно девятиклассница в Диму Билана.

И с той же вероятностью взаимности.

И вовсе не потому, что отправилась на встречу с будущим работодателем в безопасном образе серой мышки, нет.

Просто... голубые глаза Мартина Пименова могли заморозить кого угодно, в них давно уже не было ни тепла, ни нежности, ни ласки. Нет, он вовсе не был расчетливым мерзавцем, понятия чести, долга и ответственности не являлись для Пименова пустым звуком, но вот с чувствами дела обстояли совсем плохо.

Насколько мне было известно, Мартин вышел из самых низов общества, его родители пили, отец по пьянке убил мать, Мартин с тремя младшими сестрами и братом попали в детский дом, где прошли настоящую школу выживания. Выжили. Только сестры и брат остались в том болоте, а Мартин не захотел.

И стал тем, кем стал. Растеряв по пути веру в искренность чувств, но сохранив порядочность и внутренний стержень.

И хотя мы с Олегом так и не смогли предоставить Мартину фото призрака, но благодаря нам пари не состоялось. Правда, мой брат чуть не сел в тюрьму за убийство, которого не совершал, а меня едва не забили до смерти...

Но цель была достигнута, угроза брака с общемосковской давалкой миновала, и Мартин честно выполнил обязательства, правда, слегка изменив их – нам с братом было положено на счет по двести тысяч долларов каждому.

А меня лечили в самых лучших клиниках Швейцарии и Москвы, причем все счета оплачивал Пименов.

Вот только ни разу не пришел навестить...

Хотя нет, вру, один раз Мартин все же пришел. Там, в Швейцарии, на следующий день после того, как меня почти убили.

Олег, не отходивший от реанимационного блока, в котором я лежала, рассказывал мне об этом визите.

Мартин в сопровождении главврача клиники стремительно прошел мимо моего брата, даже не заметив его, открыл дверь в палату, увидел кокон из гипса и бинтов, подключенный к навороченной медицинской аппаратуре, побледнел до синевы, с шумом втянул воздух и, не сказав ни слова, ушел.

А меня в тот же день вертолетом переправили из маленького городка Глион в лучшую клинику Женевы.

В общем, откупился Мартин Игоревич деньгами. Ну и ладно, ну и пусть, зато теперь наконец я смогу заниматься своим делом, работать только на себя и ни от кого не зависеть.

А еще мы с Олегом решили вместе построить загородный дом для нашей семьи, просторный, с большим участком, и чтобы озеро какое-нибудь неподалеку было, обязательно рыбное, и лес, и люди нормальные, не фанаберистые обитатели коттеджных поселков, а простые, обычные сельчане рядом жили.

Потому что дом в первую очередь предназначался для наших родителей.

Мамы Ларисы и папы Коли.

Мама была моя, а папа – Олежкин. То есть наши родители встретились, когда у папы Коли уже был сын, а я как раз собиралась появиться на свет. И от нас никогда не скрывали сей факт, но при чем тут кровное родство? У меня был самый лучший, самый добрый, самый заботливый отец в мире, а еще – самый преданный, готовый за меня порвать любого обидчика в лохмотья брат.

А уж как мамуся любила Олежку! В детстве, особенно в период бесконечных разборок и драк с братом, я даже ревновала немного маму, мне казалось, что меня она любит меньше.

И даже выкрикнула это сгоряча однажды, в пылу ссоры.

Мамуся обняла меня, вырывающуюся и сопящую от обиды, крепко-прекрепко, и тихо спросила:

– Варенька, а вот скажи, ты, когда палец поранишь, тебе больно?

– Конечно!

– А какой палец больнее резать – большой, указательный или, может, мизинчик?

– Мам, ну ты что? – возмутилась я. – Одинаково больно ведь!

– Вот так и мне одинаково больно, если с вами что-то случается.