Судный день для губернатора - Кирилл Казанцев Страница 5

Вычищать скверну законными методами оказалось нереально; та же «внутренняя безопасность» во всех без исключения силовых структурах занимается, как правило, только теми, на кого укажет пальцем начальство. К тому же корпоративная солидарность, продажность судов и самое главное – низменные шкурные интересы российского чиновничества не оставляли никаких шансов для честной борьбы. И потому Дугин практиковал способы куда более радикальные, вплоть до физического уничтожения наиболее разложившихся коррупционеров. Точечные удары вызывали у разложенцев естественный страх; количество загадочных самоубийств среди них росло, и многие догадывались, что эти смерти далеко не случайны. Слухи о некой тайной организации, этаком «Ордене меченосцев», безжалостном и беспощадном, ползли и ширились, притом не только в Москве, но и в провинции. Корпус продажных чиновников просто не знал, с какой стороны ждать удара и в какой именно момент этот удар последует. Что, в свою очередь, становилось не меньшим фактором страха, чем сами акции устрашения.

Сколько людей входило в тайную структуру и на сколь высоких этажах власти эти люди сидели, знал только Дугин. Даже в случае провала одной из «пятерок» структура теряла лишь одно звено, да и то ненадолго – так у акулы вместо сточенного ряда зубов очень быстро вырастает новый.

Самому же Ларину, бывшему наро-фоминскому оперативнику, бывшему заключенному ментовской зоны «Красная шапочка», бежавшему из нее не без помощи Дугина, отводилась в законспирированной системе роль этакого «боевого копья». И как догадывался Андрей – далеко не единственного. Таких «копий» у Дугина наверняка было несколько. Пластическая операция до неузнаваемости изменила лицо бывшего наро-фоминского опера – случайного провала можно было не опасаться. Жизненного и профессионального опыта Андрея было достаточно, чтобы быстро ориентироваться в самых сложных ситуациях, а природного артистизма – чтобы убедительно разыграть любую нужную роль, от посыльного до крупного бизнесмена. Несомненно, все эти качества Ларину предстояло продемонстрировать в самом ближайшем будущем. Он и не сомневался, что Дугин не просто так пригласил его в Эрмитаж. А значит, ему предстоит выполнить очередное задание – безусловно, сложное и запутанное. Для иных Павел Игнатьевич его не привлекал…

…Когда иностранцы с экскурсоводом начали покидать зал античной скульптуры древнеримского периода, Дугин придержал Ларина за локоть.

– Задержись, Андрей. – Павел Игнатьевич обвел взглядом просторное помещение. – Знаешь, что общего между Древним Римом и современной Россией?

– Первое, что приходит на ум: Москва – это Третий Рим, – с ходу ответил Ларин.

– Может, раньше так и было, а теперь Москва скорее второй Стамбул, – немного подумав, произнес Павел Игнатьевич. – А если копнуть глубже, то получается, что очень много общего. Прямо-таки спираль истории получается. Ну, смотри. Упадок Рима начался не с военных поражений и не с нашествия варваров, а с чудовищного нравственного разложения. Так сказать, с массового разврата, упадка морали. Ты только представь, что из первых двенадцати цезарей целых восемь имели нетрадиционную ориентацию. Читай Светония. Конечно, я догадываюсь, что ты мне на это ответишь. Мол, в отличие от Европы и Америки у нас жестоко подавляются гей-парады, запрещены однополые браки, высшие должностные лица пропагандируют традиционные семейные ценности, да и вообще не встретишь на улице парней, целующихся взасос.

– Примерно, – согласился Андрей, лишний раз убедившись в проницательности Дугина.

– Действительно, в этом плане на фоне Евросоюза наша многострадальная родина выглядит весьма недурно, я бы даже сказал, достойно. Но со временем все изменится, в этом я уверен на все сто процентов, – убежденно произнес Павел Игнатьевич. – Глобализация – страшная сила, и нам от нее никуда не деться. К сожалению, она разносит по всему миру не только новейшие технологии, покемонов и сникерсы с пепси-колой, но и уклад жизни. Так что недалек тот час, когда брак между двумя российскими чиновниками-гомосексуалистами будут регистрировать в ЗАГСе и транслировать на всю страну в прямом эфире, а пьяные гости на свадьбе кричать им «горько!». Ну да ладно, это вопрос будущего, решать который будут, возможно, уже наши последователи, – на полном серьезе проговорил Дугин. – В конце концов, взрослые люди имеют полное право распоряжаться своим телом как им нравится. Но есть проблема насущная, которая куда опасней той, о которой я только что говорил.

Павел Игнатьевич прошел мимо статуи Веспасиана и замер у одной из мозаик, выложенной разноцветной смальтой. На ней был изображен смазливый кудрявый мальчик в короткой тунике. В одной руке он держал амфору с красным вином, в другой – поднос с фруктами.

– Подобными мозаиками состоятельные римляне украшали свои виллы и термы. Красивая и изысканная работа. Но единственное, что меня в ней настораживает, – этот юноша в короткой тунике, этакий мальчик по вызову, принесший своим хозяевам выпивку и закуску. Почему мастер не изобразил красивую женщину? Или хотя бы того же мальчика, но в тунике подлиннее? – задался вопросом Павел Игнатьевич. – Потому что искусство – зеркало времени. И это творение – отображение той бездуховной эпохи, которая, казалось бы, давно уже канула в Лету. И вот спустя столетия она непонятным образом начала возрождаться в двадцать первом веке и не где-нибудь, а на нашей земле. Причем не в богемной Москве, а на периферии.

– Что-то я не слышал, чтобы наших олигархов с чиновниками в их загородных особняках и банях обслуживали мальчики в туниках. Работницы модельных агентств, профессиональные стриптизерши, элитные проститутки – вот частые гостьи их пирушек, перерастающих в оргии, – поделился своими соображениями Андрей.

– И я так думал до поры до времени. Но, видимо, мы с тобой слишком хорошо думаем об этих людях, – признался Дугин. – Дело в том, что недавно в КДН, Комиссию по делам несовершеннолетних и защите их прав, обратилась девочка лет двенадцати, некая Виолетта Петрашевская. Пять лет назад бедняжка потеряла в автокатастрофе мать. Девочку уже хотели отправить в детдом, но с зоны неожиданно откинулся ее отец-домушник, подломивший пару-тройку квартир. Он-то и оформил над ней опеку. Но счастье воссоединившейся семьи было недолгим. Ее отцу выдвинули новое обвинение – мол, всплыли ранее неизвестные следствию факты, подтверждающие его причастность к еще одной квартирной краже десятилетней давности, о которой тот умолчал в своих признательных показаниях, дабы скостить себе срок. Состоялся суд, и его вновь упекли за решетку. Совершал он ту кражу на самом деле или ему ее приписали, чтобы избавиться от «висяка» и улучшить статистику раскрываемости преступлений, – мне неизвестно. Но как бы оно там ни было, Виолетту определили в один из поволжских детдомов. Буквально через месяц она оттуда сбежала, из медчасти – повезло девочке; кое-как добралась до Москвы и поведала такие страшные вещи, что аж волосы дыбом становятся. Дескать, взрослые дяди при высоких должностях периодически наведываются в детдом, выбирают приглянувшихся детей, в том числе и миловидных мальчиков, и на несколько дней забирают их к себе домой. А там с ними… – Павел Игнатьевич сделал паузу, у него язык не поворачивался перечислить все те непристойности, которые пришлось пережить девочке. – Короче, гнусная и омерзительная педофилия, – обошелся он емкой формулировкой.