Хладнокровное предательство - Чарлз Тодд Страница 5

В его лондонской гостиной, спрятанный за книгами, лежал отцовский револьвер, завернутый во фланелевую тряпку. Если понадобится, добраться до него будет легко.

Наследие войны… Война оставила в душе Ратлиджа ужасные шрамы. Размытые, призрачные лица людей, которых он вел в бой, в огонь, как будто насмехались над ним. Их бесполезная, бессмысленная смерть до сих пор тревожила и тяготила его. Войну Ратлидж считал тоже своего рода безумием. Последней каплей стала для него смерть капрала Маклауда. Хэмиш Маклауд погиб не от вражеского снаряда, как многие другие, а от руки самого Ратлиджа, став олицетворением напрасной гибели, впустую растраченной жизни… Да, капрал не выдержал, сломался под огнем. Тогда и сам Ратлидж готов был сломаться. Маклауд предпочел умереть позорной смертью, но не вести других на очередную бессмысленную бойню, в мясорубку, позже получившую название «битва на Сомме». Выбор Хэмиша Маклауда тяжким бременем лег на его командира, оставшегося в живых. Маклауд был хорошим человеком, просто совсем запутался и пал жертвой на грешном алтаре военной необходимости. Короче говоря, он был убит.

И все же Ратлидж — а вместе с ним в каком-то смысле и Хэмиш — уцелел. Охотник и дичь, преследователь и преследуемый, они вместе пережили самый кровавый из всех известных до тех пор военных конфликтов. Постоянное присутствие молодого солдата-шотландца, невидимого и вместе с тем гораздо более реального, чем при жизни, стало для Ратлиджа еще более ужасным бременем потом, в мирное время.

— Вы родились в рубашке, — внушал ему доктор Флеминг всего две недели назад. — Жаль, что вы пока не сознаете, как крупно вам повезло. Не можете смириться с тем, что остались в живых, и наказываете за это не кого-нибудь, а себя самого. Подумать только — вы выжили по капризу Господа! Вам кажется, что вы недостойны тех, кто погиб, что вам не удалось их защитить, спасти и вернуть домой. Но подумайте, Иен! На такое никто не способен. Как вы не понимаете? Никто не смог бы сохранить жизнь всем!

«А Хэмиш хотя бы пытался, — про себя возражал Ратлидж. — Вот и мне надо было попытаться».

В ясный ветреный декабрьский денек, накануне отъезда в Престон, Ратлидж пришел в лондонскую приемную доктора, чтобы спросить, когда закончится его искупление — и закончится ли оно когда-нибудь. Раскрыв особенно неприятное дело, во время которого Хэмиш на каждом шагу грозил обнаружить себя, Ратлидж спрашивал о возможности отпущения грехов — и надежды — у человека, которого он когда-то ненавидел, но со временем научился уважать.

Всего за восемь месяцев до того он мучился невыносимо, страдал бессонницей, жил в уединении и отчаянии, почти утратив человеческий облик. По настоянию сестры Франс доктор Флеминг забрал его из военного госпиталя, перевел в частную клинику — и заставил говорить. Воспоминания о войне едва не прикончили Ратлиджа. И все же он воссоздал себя из руин, нашел в себе силы вернуться в Скотленд-Ярд. Начался медленный болезненный процесс восстановления — долгий путь, которому не было видно конца. Прошедшие восемь месяцев стали очень трудными и очень одинокими.

Ратлидж стоял у окна и смотрел на улицу, заполненную автомобилями и пешеходами. Доктор Флеминг негромко сказал:

— Иен, многое в самом деле зависит от вас. Я не могу ответить на ваши вопросы; по-моему, на них не ответит никто. Что вам нужно? Время? Наверное, вам придется научиться прощать — и прежде всего самого себя… Я вас вылечить не могу. Но вы, возможно, сумеете вылечить себя сами.

Тогда ему пришлось довольствоваться этим.

Сейчас он гнал машину по темной дороге, и в гулкой тишине компанию ему составлял только Хэмиш.

Ту часть Озерного края, куда ехал Ратлидж, на востоке ограничивали Пеннинские горы, а на западе — море; горы там постепенно снижались и переходили в прибрежные равнины, что позволяло местным жителям обрабатывать землю и разводить овец. В августе там созревали черные сливы, а яблоки были червивыми и кислыми. Поселения располагались в долинах между высокими холмами, а до ближайшего соседа приходилось ехать не один час. Зимой здешние дороги часто делались непроходимыми.

Эрскдейл нельзя назвать достопримечательностью Озерного края. Из горной долины не открываются живописные виды, природа здесь дикая, суровая, хотя не лишена своеобразного очарования. Местные жители борются за существование, вгрызаясь в твердокаменную землю и противостоя силам природы. Здесь их родина. Здесь им жилось спокойно. До недавнего времени…

Почему в таком краю вдруг объявился убийца?

Выезжая из Престона, Ратлидж предусмотрительно запасся, помимо бутербродов, термосом с чаем. Он останавливался редко — только для того, чтобы заправить машину или прогуляться пять минут в снегу, чтобы преодолеть сонливость.

Сколько времени в такой мороз способен продержаться заблудившийся мальчик?

«Не очень-то и долго… — Хэмиш, сидящий на заднем сиденье, уже довольно давно сравнивал здешние места со своими родными горами: та же неплодородная почва и те же узкие долины, извилистые ручьи, которые текут по камням и тихо журчат в тишине. — Меня потянуло домой, — сказал он. — В окопах я иногда видел во сне свою горную долину… Она была прямо как настоящая. И я всем сердцем хотел туда вернуться».

— Я приезжал в Озерный край в детстве, вместе с отцом. Мы с ним ходили в горы… — Ратлидж, неотрывно глядящий вперед, на дорогу, не понял, что ответил вслух.

Два часа назад они проехали Кендал — крохотный городишко, один из многих в этой части страны. Ратлидж узнал мостик у церкви, где они стояли с отцом и, прислонясь к нагретым солнцем каменным перилам, наблюдали, как играют лососи в реке Кент. Как давно это было! В другой жизни.

За Кесвиком дорогу перекрыли полицейские. Ратлиджа остановили и потребовали у него документы. Констебль посветил фонарем на заднее сиденье. Ратлидж невольно вздрогнул, потому что сзади сидел Хэмиш… Но констебль кивнул и отошел с дороги, пропуская его.

Сержант, начальник поста, засунувший руки в карманы теплой шинели, нагнулся в открытое окошко и сказал:

— Извините, сэр. Приказ главного констебля.

— Новости есть?

— Нет, сэр, мы ничего не слышали. Машин сейчас мало, сами видите, какая погода. С тех пор как нас сюда поставили, с той стороны никто не проезжал.

— С той стороны могли проехать до того, как перекрыли дорогу, — возразил Ратлидж. — И все же нельзя ничего исключать. Значит, продолжайте в том же духе.

Вскоре после Кесвика он свернул с Баттермир-роуд и покатил по наезженной проселочной дороге, которая петляла вдоль подножий самых высоких местных гор.

Они высились над головой, невидимые под снежными шапками — мрачные тени, чье присутствие Ратлидж все время остро ощущал. Горы давили на него.

Он вздрогнул, борясь с неожиданно возникшим страхом. Сначала он решил, что все дело в приговоре, вынесенном молодому убийце в Престоне. Потом понял: дело в другом. Обступившие его холмы и горы, когда-то знакомые и красивые, теперь казались настороженными и злобными. Они словно смыкались под ним, вызывая удушье и тошноту.