Загадка о двух ферзях - Антон Кротков Страница 5

– Очухался! – злорадно усмехнулась барыня, увидав, что беглец зашевелился и разлепил глаза. – Зловреден стал. Настоящий разбойник! Ибрагимку, верного пса, загубил. И собаку…

В голосе старухи звучало сожаление о потерянном полезном имуществе и опасливое восхищение. Она крутила в руках офицерский эполет, сорванный ее людьми с плеча пленника.

Так как захваченный смутьян не спешил выказывать почтение барыне, здоровенный детина с плечами кузнеца подошел к нему и беззлобно ткнул Митьку в лицо:

– Проси милости у благодетельницы нашей, Варвары Игнатьевны!

Из ноздрей связанного потекла кровь. Задрав голову, он произнес:

– Мне просить нечего, я свободный человек!

Это заявление страшно возмутило помещицу.

– Ты мой раб! – взвизгнула она, вскакивая с кресла и потрясая кулаками. – Да как ты посмел, смерд чумазый, назваться благородным именем! За такое с тебя шкуру снять мало. Живьем закопать, раскаленное олово в горло лить – все недостаточно!

Помещица обвела злыми глазами безмолвную толпу крепостных. На лицах крестьян был написан страх. Подозрительно сузив веки, она зашипела:

– Я знаю, что некоторые из вас считают его чуть ли не героем. Этаким баловнем судьбы, хитрецом, сумевшим обвести меня вокруг пальца. Но я вам покажу свой крутобой. Чтобы другим не было…

Хозяйка имения и сама уже не надеялась вновь увидеть беглого крепостного. Но однажды, заехав в гости к своему соседу, уездному предводителю дворянства графу Богуславскому, она встретила там человека, который как две капли воды был похож на ее сбежавшего холопа. Правда, объявить об этом вслух старуха не посмела, ибо молодой офицер был представлен ей как драгунский майор Басаргин, долгое время находившийся в плену у турок, но чудом спасшийся из неволи и вернувшийся в Россию. К тому же при знакомстве майор не выказал и тени страха или смущения. Напротив, за обедом он живо расспрашивал помещицу о жизни в деревне. При этом глядел на уродливую собеседницу откровенно язвительно. А на прощание уже возле кареты дерзко назвал барыню «тетушкой», подмигнул и интимным баритоном осведомился: нет ли у нее хорошеньких дочерей на выданье или хотя бы воспитанниц, чтобы он мог нанести визит. Этим наглец окончательно смутил старуху.

Несколько дней после этого барыня сомневалась, опасаясь конфуза. Да и страшно было вызвать гнев приезжего, о котором в губернской газете писали как об участнике лихих набегов против янычар. Соседка, помещица Мохова, рассказывала Варваре Игнатьевне, что своими фрондерскими выходками и кровожадностью приезжий офицер успел запугать самых отъявленных местных повес и вызвать нешуточный переполох среди дам:

– На балу у Львовских даже почтенные матери семейства удостоились его комплиментов, и никто не посмел приструнить волокиту. Чуть что не так, так он сразу начинает грозить: «Стреляемся насмерть!» Кто ж с таким бретером связываться станет!

Слушая подругу, Варвара Игнатьевна соглашалась с ней: такого блестящего злодея надобно умаслить и поскорей выпроводить обратно в столицы под каким-нибудь приличным предлогом, пока он не разбил чьего-ни будь наивного сердца или не убил кого-нибудь на дуэли. А про себя думала: «Уж больно этот хват похож на моего беглого Митьку Крапивина!» И все-таки трудно было поверить в то, что чумазый землепашец, не получивший никакого образования, может так ловко выдавать себя за дворянина, блестящего офицера и непринужденно общаться с аристократами.

После долгих колебаний барыня все же собралась ехать к уездному исправнику, но в последний момент снова передумала, благоразумно рассудив, что если ее подозрение верно, то Митька не зря в этих краях объявился и обязательно навестит невесту, с которой его разлучили семь лет назад. И приказала своим лучшим охотникам на всякий случай организовать засаду. И как в воду глядела! Вот он, голубчик, и попался!

– Не так уж ты и хитер, – самодовольно, но уже без прежней злобы, даже с некоторым снисхождением усмехнулась помещица. – Как сохатый к приготовленной кормушке пришел. Дурашка! Только напрасно ведь башкой рисковал. Девку твою я еще в позапрошлом году замуж за своего стремянного выдала. Осчастливила дуру! И тебя могу… если в ножки мне поклонишься и туфельку поцелуешь.

Подбоченясь, старая барыня кокетливо выставила носок туфли из-под длиннополой юбки. На желтых щеках ее заиграл румянец, дряблая грудь взволнованно вздымалась. Нетерпеливым жестом она приказала подвести молодца к ней. Воспоминание о встрече с дерзким офицером на обеде у соседа-помещика разогревало ее кровь. Пусть все это было обманом, спектаклем, но почему бы не продолжить игру. Давно овдовевшей барыне порядком наскучило алчное раболепие слуг, которые заслуживали не более слов, чем лошадь или собака. А этот и молод, и хорош собой, и несомненно умен. Такой способен развлечь ее надолго.

Мужики подтащили пленника и силой поставили его на колени перед хозяйкой.

– Ну! – сурово потребовала помещица. – Целуй! Вымаливай прощение. К благородству и щедрости моей уповай.

Один из охранников сгреб заскорузлой пятерней волосы на темени Крапивина и силой начал гнуть его голову к земле. Неожиданно собравшийся на дворе народ услышал громкий и веселый голос непокорного земляка:

– Наша барыня Варвара – благородна и щедра. Держит сына в черном теле, плеткой лечит от греха.

Сильнее обидеть барыню было трудно. Владея огромным состоянием и пятью сотнями душ, она при этом была патологически скупа и действительно ничего не посылала единственному сыну, служившему во флоте. Из-за этого он давно прекратил с матерью какие-либо отношения. Старуху это сильно огорчало, но что-то изменить в себе она не желала, во всем обвиняя неблагодарное чадо. В доме если и вспоминали о молодом барине, то лишь для того, чтобы пожалеть его бедную матушку, невинно страдающую от сыновней черствости. Всю накопившуюся обиду помещица вымещала плетью на своей челяди.

Поэтому собравшиеся во дворе господского дома люди похолодели от ужаса, услышав то, о чем часто перешептывались между собой, но не смели даже думать в присутствии барыни и ее приближенных. Все понимали, что насмешка очень дорого обойдется острослову.

В первую секунду помещица опешила от неожиданности. Затем, побагровев лицом, выдавила с ненавистью:

– Закопайте его в землю. Живьем!

– И все-таки мы, Крапивины, не рабы! – прокричал приговоренный без страха, с веселостью успевшего хорошо погулять смертника.

Старуха ушла в дом. Не зная, на ком еще сорвать злобу, она приказала дать кнута также брату и отцу оскорбившего ее мерзавца:

– Все они подлое семя! Дед его Федор Крапивин был неисправимым беглецом – три года числился в бегах, еле поймали. Отец его Фрол тоже два раза убегал. Думала, хоть сын – тщедушный Митька – хозяев почитать станет. Так нет, сколько его ни били, все равно дурь из башки не выбили. Вон в какого мерзавца вырос. Видно, поганая кровь Крапивиных только такие ядовитые всходы дает. Ну ничего, сегодня я положу конец сорняковому роду! Всех с глаз долой – кого в солдаты сдам, а кого продам. Чтобы воспоминания о них не осталось. А этого Митьку надо так наказать, чтобы всем неповадно было. Бейте его, ребятки, до полусмерти, а потом закопайте возле дороги, по которой мужики на сенокос ходят, чтобы каждый знал и помнил мой суд.