Журналист - Андрей Константинов Страница 5

На предварительном собеседовании в Главном управлении кадров Андрея практически ни о чем не спрашивали — какой-то генерал-майор два часа извергал из себя маловразумительный водопад общих слов о высоком доверии Родины и «интернациональном долге». После этого собеседования Обнорский абсолютно не понимал, в чем будет заключаться его «практика», и, что самое печальное, ему даже не сказали, в какой именно «одной из развивающихся стран» (как было написано в документах) ему предстоит оказаться. Потом было собеседование в ЦК КПСС, где какой-то мелкий клерк так же неконкретно воодушевлял на что-то, но уже короче — в течение часа. И только в последней инстанции, в Десятом Главном управлении Генерального штаба, Андрей узнал, что его расписали в Народную Демократическую Республику Йемен, а если короче в Южный Йемен, социалистический. (Был и «капиталистический», Северный Йемен — Йеменская Арабская Республика. Эти две арабские страны в то время находились в состоянии перманентного конфликта, периодически обострявшегося до кровавых пограничных стычек, однако и в Северном, и в Южном Йемене сидели советские военные советники. В то время такая ситуация никому не казалась дикой — в Десятом управлении, ведавшем посылкой советских офицеров в разные страны мира, знавали и не такое…)

Чем меньше дней оставалось до отъезда в Аден, тем мрачнее становилась Маша и тем более возбужденным делался Андрей. Ему хотелось вырваться в мир новых ощущений, да и убежать от запутанных семейных отношений тоже… Какой же мальчишка не грезит о военных походах в далекие страны… А Маша, видимо, предчувствовала, что эта командировка окончательно поставит точку в их странных отношениях — точку в агонии любви, которую не смогли спасти даже штампы в паспортах…

Родители приехали из Ленинграда проводить Андрея в Шереметьево-2. Мать все время плакала, Маша держалась лучше, но ее платочек тоже вскоре промок, отец крепился, но был мрачен. Печальное настроение провожающих резко контрастировало с радостью Андрея, которую ему с большим трудом удавалось скрывать…

Пройдя таможню, Обнорский оглянулся в последний раз — все трое стояли, прижавшись друг к другу, они казались такими растерянными и беззащитными, что у Андрея екнуло сердце… Впрочем, он быстро отвернулся и пошел в буфет — успеть хлопнуть коньячку перед посадкой. Потом он часто будет вспоминать это прощание, но все это будет потом…

Самолет оказался полупустым, это очень удивило Обнорского, потому что билет в Аэрофлоте он получил с большим трудом: там почему-то говорили, что все места на Аден давно проданы. Андрей летел не в составе группы, а один — очередная смена в Йемене закончилась две недели назад, основная группа новеньких уже улетела, а на Обнорского все никак не давали добро — видно, решали где-то серьезные дяди, достоин он или не достоин выполнять «интернациональный долг».

В проходе между кресел появилась стюардесса, разносившая напитки, — молоденькая, с огромными голубыми глазами, чуть вздернутым носиком и короткими светлыми волосами. Андрей внимательно рассмотрел ее фигуру и даже расстроился — так она ему понравилась. Стюардесса была тоненькой, но без «французской» истощенности, все было на месте, и это «все» было настолько выпуклым, что очень хотелось потрогать.

— Чего желаете? — Стюардесса остановилась рядом с креслом Андрея и перечислила ассортимент напитков: — Вино, пиво, минералка, лимонад?

— Э… э… — Обнорский почему-то растерялся, сам на себя разозлился за это, а потом вдруг почувствовал, что краснеет.

Стюардесса, видимо, поняла, какое впечатление произвела на парня, и еле заметно улыбнулась. Ее улыбка была скорее не насмешливой, а… как бы это сказать… неосознанно довольной, что ли… Но Андрей этого не понял, насупился и вдруг неожиданно для себя самого ляпнул:

— А можно, я еще немного подумаю? Я вообще-то не тупой, соображаю быстро, просто мне на вас смотреть нравится, и если я быстро выберу, то вы сразу уйдете…

Стюардесса фыркнула и оглянулась — большинство пассажиров уже спали, да и было-то их всего ничего.

— Меня зовут Андрей, — сказал Обнорский. — А вас как?

— Лена, — ответила стюардесса. Похоже, нахальство Обнорского не было ей неприятно, по крайней мере уходить она не торопилась.

— Лена, — серьезно начал Андрей, — проблема вот в чем. Я первый раз лечу за границу и очень волнуюсь. Заснуть явно не могу. Поэтому вы должны оказать мне посильную помощь.

Лена широко распахнула глаза.

— И что же я должна сделать, чтобы вы заснули?

— Э… э… — Андрей замялся, потом вдруг понял некую двусмысленность своей фразы и смешался окончательно.

— Я имел в виду не то, чтобы… а даже наоборот. В смысле… Ну, я подумал, может быть, вы мне что-то расскажете…

— Сказочку? — Стюардесса уже откровенно издевалась над Обнорским, и он, вздохнув, кивнул:

— Извините… Я, наверное, действительно похож на придурка… Я не хотел вас обидеть.

Лена рассмеялась, продемонстировав шикарные белые зубы, оглянулась еще раз и вдруг, похоже неожиданно для себя самой, сказала:

— Ладно, я сейчас доразношу и подойду к вам, пассажир. Раз уж вы такой впечатлительный.

— Это не я впечатлительный, это вы — впечатляющая. Честно.

Лена хмыкнула и пошла дальше по салону, а Андрей полез за новой сигаретой. Обнорский удивлялся самому себе — что это на него накатило такое, раньше для него всегда было проблемой познакомиться с понравившейся девушкой, хотя уродом он не был, наоборот, девчонки сами проявляли к нему интерес, но тем не менее Андрей никогда не чувствовал себя с ними уверенно. Притом, что на факультете его почему-то считали бабником, его сексуальный опыт был совсем небогат.

— Ну, и что же вам рассказать? — Вернувшаяся Лена присела на краешек кресла через проход от Андрея.

— Не знаю, — ответил Обнорский. — Вы москвичка?

— Москвичка.

— А я из Ленинграда, — сказал Андрей и чуть было не ляпнул: «А вот жена моя — москвичка», но вовремя осекся. — Я в Йемен на практику лечу. На переводческую.

— Правда?! — удивилась Лена. — Вы знаете арабский?

— Да, — важно сказал Обнорский, но снова осекся, сморщил нос и добавил: — Если честно, то я не знаю, знаю я его или нет. Мы в университете классический арабский учили, а в Йемене, говорят, диалект такой, что ничего не понять… И вообще, я четыре курса только закончил и с живым арабом лишь однажды говорил, но этот араб — из эмигрантов, он в Союзе уже лет пятнадцать живет, на русской женился, сам наполовину русским стал. Так что как я переводить буду — это еще вопрос. Могут и выгнать — говорят, такие случаи бывали.

— Ничего, — сказала Лена. — Все у вас получится. Я это чувствую.

— Спасибо, — улыбнулся Андрей и спросил: — А вы давно на международных линиях летаете?

Лена взглянула на часы, прищурила глаз и ответила:

— Да уж сколько… часа три уже как летаю.

— То есть?… — не понял Обнорский.