Крестная дочь - Андрей Троицкий Страница 5

– Нет, – сказал Зубов, отвечая на так и не прозвучавший вопрос. – Нет. Мы возьмем ее собой.

– Но, командир…

– Мы возьмем ее на борт, – твердо повторил Зубов.

– Это же похищение, – проблеяла Панова. – Вы ответите…

– Заткнись, сука, – Суханов посмотрел на нее с такой лютой злобой, что от страха кожа на спине пошла пупырышками, на лбу выступили капли холодного пота. – Будешь открывать пасть, когда тебя спросят. Но не чаще.

– Я пошел к самолету, – сказал Зубов. – Вылет через двадцать минут. Подходите, когда я запущу двигатель.

Он вышел из комнаты. Панова видела через окно фигуру инструктора. Повесив на плечи две огромные сумки, ссутулившись под их тяжестью, он уходил в темноту летного поля. Следующие двадцать минут она провела в компании своего похитителя, неподвижно просидела на стуле в дежурке, положив ладони на коленки. Это были долгие томительные минуты. Дважды она пыталась о чем-то просить своего похитителя, лепетала что-то бессмысленное и унизительное для себя, но тот не произнес ни слова в ответ. Взглянув на часы, сказал:

– Сейчас мы выйдем на поле. Я не стану связывать тебе руки или затыкать твою пасть своими грязными носками. Ничего такого. Но ты должна знать: я стреляю без промаха. В темноте, на звук. Даже с закрытыми глазами я тебя прикончу, если ломанешься в сторону. Это не пустая угроза, так оно и будет. Теперь пошли.

Помертвев душой, на дрожащих от страха ногах, Панова вышла на воздух, остановилась, дожидаясь, когда Суханов погасит свет и справится с замком. Возможно, в другое время при других обстоятельствах она и попыталась бежать в спасительную темноту летного поля, но сейчас, когда страх парализовал все ее существо, мысль о побеге казалась несуразной и дикой. Суханов подтолкнул ее ладонью в спину, придавая движению правильное направление.

Минут через десять они оказались в районе складов в так называемом «кармане», на стоянке, примыкавшей к одной из взлетно-посадочных полос, где, готовый к старту, прогревал двигатель легкий низко фюзеляжный самолет с включенными импульсными маяками и бортовыми огнями на крыльях, на хвосте светился оранжевый маячок. Пановой пришлось вскарабкаться на крыло, сделав несколько неуверенных шагов по его плоскости, протиснуться в кабину на заднее сидение, рассчитанное на двух пассажиров. Суханов устроился впереди, рядом с пилотом, закрыл дверцу, бросил себе под ноги небольшую спортивную сумку. Сидевший за штурвалом Зубов обернулся назад, насмешливо глянул на пассажирку и, потушив свет в кабине, приказал всем пристегнуться ремнями к креслам. Он нажал кнопку громкой связи переговорного устройства ультракоротковолновой радиостанции.

– Самолет Тобаго борт ТМ – 57 находится на стоянке номер шесть в районе грузового склада, – сказал он. – Готов к учебно-тренировочному полету. Разрешите запуск?

– Запуск разрешается, – голос диспетчера казался глухим, будто он только что встал с постели, но еще не успел проснуться.

– Диспетчер руления, борт Тобаго. Разрешите вырулить на старт?

– Со стоянки номер шесть, зона грузового склада, рулите на первую дорожку.

Самолет медленно тронулся с места, выруливая на первую дорожку, подсвеченную огнями, и остановился.

– Перейдите на частоту старта, – сказал диспетчер и зевнул.

– Понял, – ответил Зубов, переключив радиостанцию на другую частоту. – Разрешите занять исполнительный старт?

– Исполнительный старт занять разрешаю.

– Разрешите взлет с ходу?

– Взлет с ходу разрешаю, – ответил диспетчер.

Зубов нацепил наушники с микрофоном, двигатель заработал на высоких оборотах, самолет тронулся с места, резво побежал, ускоряя ход, по взлетной полосе. Легко оторвался от бетона, нос самолета задрался кверху. Панова смотрела вниз, огоньки аэродрома становились все меньше, они быстро превратились в крошечных светлячков, разбросанных в темном пространстве ночи. На шпиле диспетчерского пункта мерцал голубоватым светом сигнальный маяк. Через минуту Зубов заложил вираж, крыло самолета закрыло панораму взлетного поля. И Панова, не имевшая представления о ночных полетах, снова испытала приступ страха и одиночества.

– Я Тобаго, – сказал Зубов. – Взлет произвел.

– Займите правым разворотом высоту шестьсот метров, – ответил диспетчер. – Счастливого пути, Леня.

Хотелось закрыть лицо ладонями и разрыдаться. Зубов, набрав высоту, стал терзать рацию, переходя с радиочастоты старта на частоту круга, о чем-то переговаривался с диспетчером, но сейчас за ревом двигателя, слов было уже не понять.

Самолет совершил посадку на каком-то захолустном аэродроме под Волгоградом. Вырулив на стоянку, Зубов заглушил двигатель и, захватив с собой какие-то бумаги, зашагал к одноэтажному деревянному домику на краю поля, напоминающему дровяной сарай с окнами. Через полчаса к Тобаго подогнали бензозаправщик, два смурных мужика в промасленных робах заполнили танки горючим и укатили прочь. Ветер гонял по полю клубы пыли и песок. С места Пановой были видны два транспортника АН-2 с зачехленными моторными отсеками и стоявший в стороне от них «пузатик» ЯК-40. Наверное, эти самолеты, которым место в музее раритетов, не поднимались в воздух целую вечность. Между самолетами, гоняясь за голубями, бегала худая дворняга.

Панова стянула с себя светлый хлопковый пиджак, расстегнула две верхних пуговички кофты, но легче не стало. Над аэродромом висело знойное марево, насколько хватало глаз, вокруг стелилась ровная, как бильярдный стол, степь, заросшая желтой выгоревшей под солнцем травой и мелким кустарником. На небе ни облачка, а солнце, поднимавшееся над степью, обещало бесконечный жаркий день. Изнемогая от жары, Суханов приоткрыл дверцу и, прикурив сигарету, стряхивал пепел на обшивку крыла из дюралюминия.

– Сейчас мы обратно полетим? – робко спросила Панова.

– Если вы знаете ответ, зачем задаете вопрос, – не поворачивая головы, ответил Суханов и выбросил окурок. – Или задавать тупые бессмысленные вопросы – ваша профессия?

– Я не знаю ответа. Поэтому и спрашиваю.

– Вы слышали разговор в дежурке. Испугавшись, пытались сбежать через окно. А теперь говорите, что ничего не знаете о наших планах.

– Из вашего разговора я ни черта не поняла, – выпалила Панова и удивилась своей храбрости. – Вы с Зубовым что-то замышляете. Но что именно, сам черт не знает.

Обрывая разговор, Суханов лишь раздраженно махнул рукой и опустил зеленую шторку-светофильтр, чтобы солнце не слепило глаза. Тратить лишние слова ему не хотелось. Панова до боли сжала кулаки. В эту минуту она была готова что есть силы вмазать по шее этого придурка, наотмашь, справа и слева. Чтобы до него дошло: рядом сидит образованная современная женщина, а не трамвайное быдло. И разговаривать с ней надо, как с человеком.

– Слушайте вы…

Панова не закончила фразу. Суханов обернулся и посмотрел на нее так, что спорить расхотелось. Наверное, так смотрят на еще живого мотылька, пришпиленного булавкой к стене. Мотылек машет крыльями, сбивая с себя пыльцу, он хочет улететь подальше от гибели, он хочет свободы, но не судьба. В серых глазах ее похитителя не было ни жалости, ни сострадания, только мрачная решимость и все та же невыразимая словами тоска.